Любовь в холодном климате

Полли вернулась в Хэмптон. Она не предпринимала никаких шагов к тому, чтобы получить приданое, и поскольку в «Таймс» должны были одновременно появиться объявления о помолвке и свадьбе следующего содержания: «прошли очень тихо в связи с глубоким трауром в Хэмптон-парк» (все эти маленькие детали были урегулированы Дэви), – ей не надо было ни писать писем, ни распаковывать подарков, ни заниматься какими-то еще делами, что обычно предшествуют свадьбе. Лорд Монтдор настоял, чтобы она встретилась с его юристом, который приехал аж из самого Лондона, дабы официально разъяснить ей, что все дотоле отводившееся по завещанию ее отца ей и ее детям, а именно: Монтдор-хаус и замок Крейгсайд с их содержимым, владения в Нортумберленде с их угольными шахтами, ценная и масштабная недвижимость в Лондоне, несколько доков и около двух миллионов фунтов стерлингов – теперь отойдут Седрику Хэмптону – единственному наследнику ее отца по мужской линии. При обычном ходе событий он бы унаследовал только Хэмптон-парк и титулы лорда Монтдора, однако в результате нового завещания Седрику Хэмптону суждено было стать одним из пяти или шести богатейших людей Англии.

– А как воспринимает это лорд Монтдор? – спросила у Дэви тетя Сэди, когда он привез нам эти новости из Хэмптона, направляясь с визитом в Силкин.

– Совершенно невозможно сказать. Соня подавлена, Полли нервничает, а Монтдор такой, как всегда. Вы бы не догадались, что с ним происходит что-то из ряда вон выходящее.

– Я всегда была уверена, что он старый сухарь. Ты знал, Дэви, что он так богат?

– О да, один из богатейших.

– Забавно, если подумать, как прижимиста бывает Соня по мелочам. Как долго, по-твоему, будет он это продолжать, я имею в виду, лишать Полли наследства?

– Пока жива Соня. Вот увидите, она не простит, а он, как вы знаете, полностью у нее под каблуком.

– Да. А что Малыш думает по поводу того, чтобы жить с женой на восемьсот фунтов в год?

– Ему это не нравится. Он поговаривает о том, чтобы сдать Силкин и перебраться жить куда-нибудь, где дешевле, за границу. Я сказал, что ему придется писать больше книг. Он не так мало за них получает, знаете ли, но он очень измучен душевно, бедный старичок, очень.

– Думаю, отъезд пойдет ему на пользу, – сказала я.

– Да, конечно, – горячо согласился Дэви, – Но…

– Интересно, что за человек Седрик Хэмптон?

– Нам всем интересно – Малыш только что говорил об этом. Похоже, они даже не знают, где он находится. Отец его был непутевым человеком и уехал в Новую Шотландию, заболел там и женился на своей сиделке, пожилой канадке, которая родила этого ребенка. Но отец умер, и больше ничего не известно, кроме того факта, что существует этот мальчик. Монтдор выплачивает ему небольшое содержание, которое каждый год вносится в какой-то канадский банк. Не кажется ли вам очень странным, что он не проявил к нему большего интереса, учитывая, что молодой человек наследует его имя и является единственной надеждой старинной семьи продолжить род?

– Вероятно, он ненавидел его отца.

– Не уверен, что он вообще его знал. Они из совершенно разных поколений – Седрик ему доводится троюродным племянником… что-то вроде того. Нет, я отношу это на счет Сони. Полагаю, ей была нестерпима мысль, что Хэмптон уплывает от Полли, и она убеждала себя, что Седрик на самом деле не существует – вы же знаете, как она умеет закрывать глаза на то, что ей не нравится. Теперь-то ей, очевидно, придется примириться с этой неприятностью. При новых обстоятельствах Монтдору явно захочется его увидеть.

– Грустно думать, не правда ли, что Хэмптон приобретет сильный колониальный привкус.

– Просто трагедия! – воскликнул Дэви. – Бедные Монтдоры, я очень им сочувствую.

Каким-то образом материальная сторона дела никогда в полной мере не доходила до меня, пока Дэви не вдался в факты и цифры, но тогда я поняла: «все это» было действительно чем-то гигантским, что жаль было бросать к ногам совершенно незнакомого человека.

Когда мы прибыли в Хэмптон, нас с тетей Сэди сразу провели в часовню, где мы сели в одиночестве. Дэви пошел разыскивать Малыша. Часовня была постройкой времен королевы Виктории, стоявшей среди жилья для слуг. Она была возведена Старым лордом и содержала его мраморное изображение в облачении рыцаря ордена Подвязки рядом со статуей его жены Элис, несколько ярких витражей, семейную церковную скамью, спроектированную на манер оперной ложи, обитую красным плюшем и снабженную занавесями, и очень красивый орган. Дэви выписал из Оксфорда первоклассного органиста, который сейчас потчевал нас прелюдиями Баха. Ни одна из заинтересованных сторон, похоже, не озаботилась тем, чтобы приложить руку к каким-либо распоряжениям. Всю музыку выбирал Дэви, а садовник был явно предоставлен самому себе в выборе цветов, которые поражали своим великолепием – огромные оранжерейные экземпляры, обожаемые всеми садовниками, были расставлены с типично флористическим вкусом. Бах и цветы навевали меланхолию, к тому же, как ни посмотри, это бракосочетание было делом удручающим.

По проходу между рядами к нам подошли Малыш и Дэви, и Малыш пожал нам руки. Очевидно, он избавился наконец от своей простуды и выглядел довольно неплохо; его волосы, как я заметила, подверглись воздействию влажного гребня, создавшего маленькие волны и пару кудряшек, а его фигура, отнюдь не плохая, особенно сзади, была удачно украшена свадебным нарядом. В петлице у него виднелась белая гвоздика, а у Дэви – красная. Но костюм жениха не помог Малышу убедительно сыграть эту роль, он скорее напоминал близкого родственника, присутствующего на похоронах усопшего. Дэви даже пришлось показать ему, куда встать у алтарных ступеней. Я никогда не видела человека, который выглядел бы так безнадежно.

Священник с очень неодобрительным выражением на лице занял свое место. Потом слева от нас произошло движение, показавшее, что в семейную ложу, имеющую отдельный вход, вошла леди Монтдор. Пялиться было недопустимо, но я не смогла удержаться от того, чтобы бросить взгляд, и увидела, что у Сони такой вид, будто ее сейчас стошнит. Малыш тоже посмотрел на нее, после чего его вид красноречиво выразил желание прокрасться к ней и вволю посплетничать. Он впервые видел Соню с тех пор, как они вместе читали письма инфант.

Органист из Оксфорда перестал играть Баха, что последние несколько минут делал все с меньшим и меньшим энтузиазмом, и взял паузу. Оглядевшись, я увидела, что в дверях часовни стоит лорд Монтдор. Он был бесстрастным, хорошо сохранившимся картонным графом и, судя по его виду, мог бы с таким же успехом готовиться вести свою дочь к алтарю Вестминстерского аббатства для бракосочетания с королем Англии.

«О совершенная любовь, превосходящая человеческую мысль», – зазвенел гимн, выпеваемый скрытым на хорах невидимым хором. А затем по проходу, положив белую руку на локоть своего отца и разгоняя угрюмую неловкость, словно туман, висевшую в часовне, появилась Полли, спокойная, уверенная и благородная, излучающая счастье. Каким-то образом она добыла себе подвенечное платье (не узнала ли я в нем бальное платье прошлого сезона? Не беда) и плыла в облаке из белого тюля, майских ландышей и радости. Большинство невест не знают, что делать с лицом, когда идут к алтарю, и выглядят претенциозными или сентиментальными, или, что хуже всего, слишком нетерпеливыми, но Полли просто плыла по волнам счастья, создавая один из самых прекрасных моментов, какие я когда-либо переживала.

Слева от нас раздался сухой, придушенный звук, дверь семейной ложи хлопнула, леди Монтдор сбежала.

Священник начал нараспев произносить слова службы:

– Принимая во внимание… – и так далее. – Кто отдает эту женщину замуж за этого мужчину? – Лорд Монтдор поклонился, взял у Полли ее букет и пошел к ближайшей скамье.

– Пожалуйста, повторяйте за мной: «Я, Харви, беру тебя, Леопольдина…» – Тут тетя Сэди бросила на меня быстрый взгляд.

Вскоре церемония закончилась. Еще один гимн, и я осталась одна, потому что все прошли за ограждение, чтобы расписаться в книге записей. Затем – всплеск Мендельсона, и Полли выплыла так же, как вплыла, только рука ее теперь лежала на руке другого хорошо сохранившегося старика.

Пока Полли и Малыш переодевались в дорожную одежду, мы дожидались в Длинной галерее, чтобы попрощаться и проводить их. Они ехали на машине до отеля «Лорд-регент» в Дувре, где должны были остановиться на ночь, а на следующий день ехать за границу. Я рассчитывала, что Полли пошлет за мной, чтобы я поднялась наверх с ней поболтать, но она этого не сделала, поэтому я осталась с остальными. Я думаю, она была так счастлива, что едва замечала, были ли рядом с ней люди или она была одна, пожалуй, действительно предпочитая последнее. Леди Монтдор больше не появлялась, лорд Монтдор поговорил с Дэви, поздравив его с антологией, которую тот недавно опубликовал под названием «В болезни и в здравии». Я слышала, как он сказал, что, по его мнению, там маловато Браунинга, но в остальном его выбор оказался бы точно таким же.