Любовь Венценосного

То одна, то другая парочки, украдкой оглянувшись, скрывались за дверью, направляясь в комнаты, выделенные во дворце для гостей.

Рэндам усмехнулся: — сколько ещё венценосных встретит сегодня свою пару и будет счастлив всю жизнь? Только не его младший брат…

К нему подошла весёлая, разрумянившаяся Лидия: — пойдём танцевать, Рэндам!

Он мягко обнял её за талию, незаметно погладил сбоку по животу: — не пей много вина, родная, иначе у нас родится птенец — пьяница!

Она фыркнула и прижалась щекой к его щеке: — я никогда не пью много вина, ты это знаешь…. А где Крелл?

Они оглянулись. Пробегающий мимо помощник услышал её вопрос и ответил: — баас Крелл ушёл полчаса назад.

Рэндам подошёл к открытому окну, раздвинул тонкие белые шторы. Тропический ливень плотной шелестящей стеной отгородил ярко освещённый дворец Повелителя от остального мира. И где-то там, в темноте, за этой завесой дождя, торопливо шёл к своему пустому одинокому дому его младший брат, которого он лишил счастья и любви.

Ссутулясь и едва волоча ноги, Рэндам вышел из шумного зала, поднялся в их с Лидией спальню и сел в кресло, спрятав в ладонях лицо.

Нарушение обещания

Рэмси появился в доме младшего брата на следующий день после завершения праздника. Он полулежал в кресле, в кабинете, глядя из — под полуприкрытых век на хозяина. Тот стоял в своей любимой позе: у раскрытого окна, спиной к посетителю, руки в карманах брюк. Глухим, надтреснутым голосом спросил: — зачем ты приехал, Рэмси? Тоже пару мне подыскиваешь?

Тот лениво зевнул: — о-о-ох, не выспался я…. Не злись на весь белый свет, папаша, ты подаёшь дурной пример своему ребёнку…

Крелл резко повернулся, глаза вспыхнули, расширились: — что такое ты говоришь?? Ты всё ещё пьян?

— Сам ты пьян, — обиделся Рэмси, — пожалуй, я поехал домой. Вижу, мне здесь не рады…

— Рэмси, прости, не обижайся! — Крелл схватил его за плечи, удерживая в кресле. — Перестань дурачиться, знаешь же, как мне тяжело…

Брат перестал улыбаться, серьёзно посмотрел младшему в лицо: — разве ты не заметил, что Настъя поправилась? — Тот кивнул, напряжённо глядя на Рэмси. — Она беременна, глупый! Сейчас, наверно, уже родила. Сколько там у вас времени-то прошло? Птенец появится через пять месяцев, а человеческий ребёнок — через девять.

Крелл потрясённо смотрел на него: — Рэмси, я не знаю…, мне надо с ней встретиться! — Они посмотрели в окно. Ровная, сплошная стена воды лилась и лилась, как будто на их, всегда ласковом небе прохудился громадный сосуд.

— Тебе придётся подождать ещё с месяц, — покачал головой Рэмси, — там появятся просветы, и можно будет лететь. А за это время подумай, что ты ей скажешь, ведь она ничего не помнит. Тебе придётся как-то объяснять, почему этот ребёнок твой.

— Ничего не буду объяснять, — насупился Крелл, — просто скажу, что мой и всё. Может быть, в её памяти, подсознательно, где-то сохранились воспоминания о нашей любви…

— Ну — ну, — усмехнулся Рэмси, — тебе видней.

Крелл подошёл к нему, посмотрел в глаза: — спасибо тебе! — Рэмси хлопнул его по плечу и вышел из кабинета. Сбегая по лестнице на первый этаж и выходя из дома, с иронией подумал, что Рэндам наголо ощиплет его за нарушение обещания ничего не говорить Креллу о беременности Настъи.

Роды.

Настя застонала, а потом вскрикнула. Нет, это невозможно. Почему в этом мире не всё, как у людей? Она ходила беременной всего пять месяцев. Выходит, у неё преждевременные роды и ребёнок родится мёртвым?

Сегодня утром у неё начались схватки. Они с Ани были совершенно к этому не готовы. Всё же служанка побежала к обибе Элье и через полчаса они, а также помощница обибы, вошли в спальню на втором этаже, где на кровати корчилась Настя.

Обиба тоже выглядела удивлённой: — э-э, миз Настя, что-то раненько ты собралась рожать! А молоко у тебя есть? — она развязала на Насте рубашку и легонько надавила на грудь. Сокрушённо покачала головой: — и молока ещё нет! Чем кормить ребёночка-то будешь?

Настя смотрела на неё испуганными глазами. Снова начались схватки, боль была невыносимой. Ани, с побелевшим лицом и слезами на глазах, торопливо принесла тазы с тёплой водой и пелёнки, которые они с Настей сшили за два дождливых месяца. Сезон тропических ливней будет продолжаться ещё пару месяцев, и Настя рассчитывала нашить для будущего ребёнка побольше рубашечек на вырост и штанишек, но не успела.

Боль внутри неё нарастала и, в какой-то момент, когда Настя закричала от невозможности её больше терпеть, в голове сверкнула молния. Она даже зажмурилась от неожиданности. И…вспомнила всё! Самым ярким воспоминанием был позор, унижение, обида и растерянность. Её выкинули, как использованную тряпку. Настю разрывало на части. Схватки, следующие одна за другой, нарастающая боль — и, одновременно, лавиной, воспоминания. Джунгли, дикари, брюки Крелла, анаконда, спасение и крааль Создателя. И любовь Крелла. Его губы, глаза, руки, жаркий шёпот. Его тело, такое любимое, желанное, поцелуи, сумасшедшее наслаждение, захлёстывающее их обоих. А потом возвращение, её мечты, и его спина в кабинете Рэндама, холодные тяжёлые слова, чёрные бездонные глаза Лукаса и бегство по ночным джунглям.

— Я вспомнила! Обиба Элья, я вспомнила! Крелл! Венценосный! Это его ребёнок!

Знахарка усмехнулась и покачала головой: — давай, милая, тужься! Ещё чуть — чуть и малыш будет с нами.

Настя старалась, несмотря на боль. Внезапно глаза обибы расширились, она подставила руки. Настя хотела посмотреть, что так изумило её. Но ребёнок? Почему он не плачет? Дрожащим голосом она спросила: — он мёртвый?

— Нет, миз. Оно… живое! Хочешь посмотреть?

— Что за глупый вопрос! — Возмутилась Настя, — давай его скорее! Почему он молчит??

— Это не “он”, миз, это “оно”, - с этими словами знахарка поднесла к изголовью кровати пелёнку. На ней лежало большое продолговатое яйцо!

Настя отшатнулась: — ч-ч-что это??

— Это твоё дитя, миз!

Вдруг помощница закричала: — ой, ещё одно!

Настя почувствовала потуги, и на подставленную пелёнку упало второе яйцо. Она истерически расхохоталась. С ума можно сойти! Она несёт яйца, как курица!! Хохот перешёл в рыдание. Обиба Элья подошла, погладила её по плечу:

— ну тихо, тихо, успокойся, милая. Всё будет хорошо. Ведь их отец — птица? Так что же ты хотела?

— Но он был человеком, мужчиной, когда мы… когда он….

— Ну, значит, орлиное начало в нём главенствует, только и всего.

— А… там ещё яйца есть? Вдруг я снесу десяток или больше?

Знахарка покачала головой: — нет, у орлов-воинов не бывает по десятку птенцов. И двое-то редкость. Всегда только один.

Настя потихоньку успокаивалась. Всё ещё всхлипывая, попросила поднести ей одно яйцо. Помощница осторожно подала его, завёрнутое в мягкую пелёнку. Настя развернула, положила рядом с собой. Его уже вымыли, скорлупа блестела. Яйцо как яйцо, только большое, овальное. Она потыкала его пальцем и отдёрнула руку: яйцо качнулось. Скорлупа была мягкой, податливой, горячей, прогибалась под нажимом.