Любовница бури

– Хочешь узнать, что ждет твоего ненаглядного Шварца? – понизив голос, вкрадчиво сказал мужчина, - и твою подружку – хамку-янки? Посмотри…

– Не понимаю о чем вы, - упрямо отнекивалась Поль, пытаясь высвободить свою руку. Хотя искушение заглянуть в мысли рыжего офицера было очень велико.

Тогда она смогла бы узнать, чего в действительности он добивается, и обыграть его. Но нельзя было позволять себе подобных опрометчивых поступков, вероятно, Рихард уже копошился в его мозгах и проклятый нацист прекрасно знаком с ощущениями, сопровождающими это действо. Именно это он и хочет почувствовать, чтобы узнать правду.

Поль даже стало обидно от того, насколько наивной ее считал оберштурмбанфюрер, если предположил, что она поведется на подобную уловку.

– Тупая дрянь, - фыркнул Вольф и брезгливо оттолкнул руку девушки, словно ему пришлось прикасаться к омерзительному насекомому. Отошел в сторону, и даже пальцы вытер безупречно-белым платочком, который тут же презрительно швырнул на пол. Он выглядел немного озадаченным, но при этом удивительно самодовольным и насмешливым.

– Я почти поверил, что ты не врешь, - усмехнулся он и теперь в его стальном голосе вдруг прозвучали какие-то по-мальчишески обиженные нотки, совсем детское желание уколоть в ответ, - если бы Шварц и завел себе шлюшку, то такую же упертую, как он сам.

Поль улыбнулась.

Серьезно? – с ликованием подумала она, - ты думал, что меня заденут эти слова?

Знал бы этот самовлюбленный рыжий индюк сколько гадостей она уже успела услышать в свой адрес от разных людей!

Пустыня закалила ее, и теперь она почти с нежностью вспоминала вполне резких на язык арабов, торговцев и французских пропоец. Даже жестокой Рыжей арестантке была благодарна за то, что подготовила ее к тому, чтобы не заливаться краской и обидой от подобных высказываний.

– В карцере подумаешь о своем поведении, - бросил Вольф и удалился, оставив Поль на попечение двух грубых охранников.

Даже когда ее пинками провожали в новое крыло, появившееся одновременно с поступлением на пост рыжего офицера, Поль чувствовала приятное тепло в груди. Она победила. По-крайней мере пока.

Она не предала своего Монстра.

Марке, весна 1959 г.

В комнате было большое окно, выходившее в долину. Поль невольно зацепилась за него взглядом, прежде чем оценить внутреннюю обстановку и наконец-то цель их странного путешествия. Старинные шкафы, стулья, распятие над кроватью… все это было не важно, по сравнению с тем, что открылось ее глазам немного позднее.

Сморщенная, словно ссохшаяся мумия, крошечная женщина на белых простынях. Ее темная кожа и волосы делали ее похожей на умирающую ворону, упавшую на снег.

И откуда только в голове девушки, увидевшей снег впервые в шестнадцать, возникло подобное сравнение? Но снег действительно завораживал Поль.

Женщина на кровати никак не среагировала на их появление до тех пор, пока Вольф не присел на корточки возле ее постели и не поднял над простынями худую, смуглую ладонь. Тогда незнакомка медленно перевела на него мутный взгляд когда-то ярких янтарных глаз.

– Чезаре, - прокряхтела она. Вольф сделал то, чего Поль меньше всего от него ожидала – нежно провел тыльной стороной ладони по покрытым сединой, словно снежинками волосам женщины. Потом поднес к губам ее ладонь. Женщина шумно выдохнула и опустила веки.

Несколько мгновений они провели в тяжелом, гнетущем молчании.

Поль боялась лишний раз пошевелиться, лишь бы не нарушить царящую в комнате благоговейную тишину.

Наконец-то Вольф поднялся и обернулся к ней. Его холодные, как арктическое море, голубые глаза, влажно блестели, словно он плакал. Но лицо по-прежнему было невозмутимым и отстраненным. Вероятно, объяснением тому была проклятая военная выправка, когда даже собственные эмоции находятся под строжайшим контролем. До сих пор.

Удивительно, но сейчас, спустя столько лет, Поль, измученная до состояния живого трупа своими бушующими страстями, вдруг почувствовала уважение к подобному уровню самоконтроля. И, конечно, зависть.

– Сделай это, - как-то сдавленно прохрипел Вольф.

Поль почему-то вздрогнула от его слов, услышав эхом в собственной голове совсем другие, такие далекие и уже успевшие подернуться пленкой, как начавший постепенно заживать старый рубец на коже.

«Придет смерть и у нее будут твои глаза».

Она поддалась минутному порыву и коснулась плеча Вольфа, с удивлением отметив, что за все эти годы, практически впервые дотронулась до этого человека. Кроме того короткого тактильного контакта в их первый личный разговор в допросной, когда он дал ей пощечину и пытался заставить прочитать свои мысли.

Удивительно, как время превратило его брезгливо-унизительный жест когда-то в робкую попытку ободрить подавленного человека.

Вероятно, в этом, в какой-то степени Поль и Альфред были похожи. Они оба избегали человеческих прикосновений, пусть и по разным причинам.

Рыжий офицер отвернулся к окну и, толи шмыгнул носом, толи всхлипнул.

Поль сделала несколько шатких шагов к постели женщины. Она нащупала на белоснежно-белых простынях горячую, тяжелую ладонь. Переплела свои пальцы с ее.

Густые ресницы женщины дрогнули, выпустив на мгновение два мутных уголька ее глаз; заставив Поль утонуть в жидком янтаре. Губы сложились в блаженную улыбку.

– Чезаре, - прошептала женщина.

Глава двадцатая.

Аквитания, декабрь 1941г.

Карцер действительно стал выглядеть по-другому и теперь больше напоминал парижские застенки. Прежде эту функцию выполняло тесное холодное помещение, когда-то служившее кладовкой для строительных инструментов при возведении бараков. Теперь его заменил глубокий подпол, без окон, с сильным запахом сырости и спертым душным воздухом.

Поль быстро распрощалась с надеждой встретить там Кэтрин. Вероятно, Вольф распорядился вырыть сразу несколько подобных погребов, чтобы заключенные в них не могли взаимодействовать друг с другом. Разумно, черт возьми. Как и все, что он делал.

Поль тщетно барабанила в бетонное ограждение, прежде чем оставила все свои жалкие попытки хотя бы услышать рядом звуки, говорящие о соседстве с американкой. Можно было, конечно, предположить, что Кэтти уже перевели обратно в общий барак, но с одинаковой вероятностью это влекло за собой и возможность того, что девушки уже нет в живых.

Поль уже готова была снова начать перебирать разрозненные осколки своих воспоминаний, чтобы сохранить рассудок, когда узкая полоска света открывшейся двери ознаменовала подозрительно скорое окончание ее заточения. По расчетам девушки, прошло не больше суток с того момента, когда она покинула допросную.