Люди на болоте. Дыхание грозы

– Держишь человека без достаточных оснований. Можно сказать,

невиновного.

– Кого это?

– Дятла Василия. Из Куреней...

На гимнастерке начальника милиции, натянутой на широкой груди,

засверкал орден Красного Знамени, окруженный выгоревшей сборчатой

ленточкой.

– А-а... Все они невиновны, - произнес Харчев твердо, убежденно.

– Что значит - "все"?

– Все... Которые попадаются!..

_ Это - не доказательство, - мягко возразил Апейка тоном старшего,

который обязан поправлять, разъяснять.

– Надо разбирать конкретно. Каждый

случай...

– Разбирали.

– Есть факты? Конкретные?

– Есть.

– И он признает их?

– Нашел дурака! Признается, жди!

– Должны быть конкретные факты, - спокойно, но упрямо проговорил Апейка.

Председатель волисполкома попросил протоколы допросов.

Стоя возле лампы, освещавшей бугристый, с залысинами лоб, редкие

завитки черных волос, он молча просмотрел несколько листков.

– Всё?
– поднял он глаза на Харчева.

– Всё.

– Больше ничего? Других фактов вины его нет?

– Других мы просто не знаем.

– Значит, и ссылаться на них не будем...

– Почему это? А если я уверен! Если сердце мне подсказывает!

– Сердце, друг, может порой и подвести...

– И Шабета говорит: птица подозрительная...

– Извини, но Шабета не дал ни одного доказательства, что Дятел бандит.

Есть только факт, который показывает, что его принудили проводить бандитов.

– Одного этого факта, если на то пошло, достаточно.

– А я думаю - мало.
– Апейка заметил, как Харчев резко, с упрямым

выражением лица провел рукой по ремню, одергивая гимнастерку. Начальник

милиции был не согласен.

Апейка мягко постарался разъяснить: - Мало - не потому, что факт один,

а потому, что он... недостаточен для твоих выводов...

– Как это - недостаточен?

– Он, повторяю, не говорит, что Дятел - бандит. Или даже - их

пособник...

– Но ведь пособлял же! Сам признался!

– Проводил под обрезами! Один раз!

– Узнай поди!
– Харчев заходил по комнате.
– Один или не один раз. Под

обрезами или не под обрезами. Все они, когда попадутся, под обрезами

помогали! Все честные, ангелы! А - маслаковцы орудуют! Кто только их

кормит да наводит!
– Он стал перед Апейкой, дружески, но твердо взял его

за руку.
– Я считаю: если хотим прикончить Маслака, нечего миндальничать.

Помог маслакам? Помог. Значит, тоже участник! Ну и посиди, попарься!

Одного посадишь - другой бояться будет!

– Бояться будут, - согласился хАпейка.

Он, близко заглянув в глаза Харчева, вздохнул:

– Но что мы за советская власть, если нас свои бояться должны?

– Ничего, беды большой в этом нет. Зато порядок будет, дисциплина!..

Каждый знать будет, что спуску никому не дадим! Что бы ни сделал - по всей

строгости! Как в революцию! .. А то ведь до чего дошло, - Харчев

загорячился, - всюду тишина, порядок, детей бандитами перестали пугать! А

в нашей волости, совсем под боком, - лазят, обрезы наставляют, грозят! Мы

же сидим, как телепухи! Сделать ничего не умеем. Миндальничаем!

– Миндальничать с поганью, конечно, не следует!.. Но, Змитро, пойми -

не можем мы держать в тюрьме человека без достаточной вины!

– Без вины? Мы с тобой - как в сказке про белого бычка. Я одно говорю,

а ты свое гнешь!
– Харчев снова бросился в контрнаступление: - Ты что,

знаешь его, что так уверен в нем? Ты вот упрекаешь меня, что фактов мало,

а у тебя они есть?

Апейка ответил не сразу, хотел, чтобы Харчев успокоился.

– Много не много, а есть. Есть поручительство человека, который его

хорошо знает и которому я верю.
– Он опередил возражение начальника

милиции: - Если хочешь, скажу, чтоб он завтра зашел к тебе. Поговори - наш

человек, надежный...
– Апейка вдруг попросил: - Знаешь, а теперь прикажи

привести твоего преступника. Давай посмотрим, вместе порасспросим его?

Харчев неохотно согласился, вышел в коридор, позвал дежурного.

Вернувшись, он сел за стол, деловито-озабоченный, строгий, будто заранее

готовый к разговору с арестованным.

Сцепив пальцы крепких красных рук с набухшими венами, он вытянул их

перед собой на столе. Апейка, сидевщий сбоку за столом, пододвинул к себе

газету, достал карандаш, торчавший из нагрудного кармана, стал выводить

завитушки подписей.

Войдя, Василь прищурил глаза от яркого света, мельком, без всякого

любопытства, взглянул на Апейку и исподлобья уставился на Харчева. Он

глядел с таким выражением, которое, казалось Апейке, будто говорило:

"Знаю, зачем позвали, - Ч) чем спрашивать будете, - добра не жду".

Харчев расцепил руки, шевельнулся.

– Ты что же это, друг, не признаешься?
– четко, выделяя каждое слово,

спросил он.
– Не признаешься, что помогал Маслаку?

Василь отвел взгляд в сторону, переступил с ноги на ногу.

– Не помогал я...

– Как же не помогал?

Василь промолчал. Апейка прочел на его лице, замкнутом, настороженном:

"Так я и знал, этого и ждал..." Воспользовавшись минутной тишиной,

председатель волисполкома заговорил сам, спросив о таком, что, казалось,

не имело никакого касательства к беседе:

– Какой надел у тебя?

Василь равнодушно ответил.

– Земля хорошая?

– Какая земля... У нас, в Куренях, земля...

– Есть и хорошая!

– Есть. Да не для нас...

– Для кого же?
– шевельнулся Харчев.

Василь не ответил.

– Почему ж ты против землеустройства?