Люди на болоте. Дыхание грозы

обидеть мать и не показать неуважение к соседу. Он решил - посидит

немного, поговорит о том о сем, исполнит материнский наказ и вернется...

Василь встретил Миканора во дворе - тот выносил из сеней ушат.

– Заходи. Сейчас приду...
– бросил на ходу Миканор.

Он вернулся в хату, стряхивая воду с красных, видимо только что

вымытых, рук.

– Вот, брат, за хозяйство берусь...
– Миканор вытер руки полотенцем,

засмеялся.
– Забыл все, что умел. Сначала учиться надо!

– Не говори!

– возразила Даметиха, суетившаяся возле печи.
– Человек

подумает, что и правда! Не слушай его, Василько, смеется он...

– Эге, смеюсь! Хороши смешки! Паренку делать разучился! ..

– Не слушай его, Василько. Умеет, все умеет...

Даметиха стала собирать ужин. Перед тем как сесть за стол, Миканор

пригласил и Василя, но тот отказался. Несколько минут потом уговаривала

его -присоединиться ко всем Даметиха, однако Василь и на этот раз устоял,

сказал, что только сейчас поужинал дома. Даметиковы сели одни.

Наступила тишина: хозяева ужинали, а Василь, с виду серьезный,

степенный, стараясь держаться уверенно, пристально рассматривал

фотокарточки на стене.

Кроме пожелтевшей от времени карточки, на которой Даметик, молодой и

бравый, в страшной, лохматой, как стог, шапке тянулся рядом с кем-то

незнакомым, - карточку эту, говорили, старый Даметик привез еще с японской

войны, - было тут и несколько Миканоровых фотографий. Из них Василь раньше

видел только одну, - Миканор, стриженый, в гимнастерке с широким

воротником, был словно чем-то испуган. Василь, увидев этот снимок впервые,

удивился: что могло так напугать парня? Теперь рядом с этим снимком было

несколько новых - на каждом Миканор с товарищами, все подпоясаны ремнями,

в блестящих сапогах, с шашками.

– Это мое отделение...
– сказал Миканор, хлебая борщ.

Василь все же чувствовал себя неловко, отчужденно и, рассматривая

фотокарточки, ждал только момента, когда можно будет, не рискуя обидеть

хозяев, уйти отсюда. Осмотрев карточки раз и второй, он уже намеревался

сказать Даметиковым, что пора домой, сделать кое-что по хозяйству, как на

дворе послышались шаги, говор. Первым шумно и весело вошел Хоня - "Батько

и матка". Он был в рваной свитке и рваной шапке, но и в этом обычном своем

одеянии казался прямо франтом: так ловко висела на плечах свитка, так лихо

держалась на макушке шапка.

– Вечер добрый в хату! Чтоб жилось и чтоб велось!
– сказал он звонко и

твердо.
– И тебе, Василь, добрый вечер!
– добавил он таким тоном, будто

они только вчера виделись.

За Хоней появились его приятели - черный, хмурый, как отец, Петро

Прокопов и куреневский гармонист Алеша Губатый Петро что-то буркнул под

нос и остановился на пороге - широкой спиной почти совсем заслонил Алешу.

– Попали в самый раз! Будто, скажи v ты, знали, что к ужину!

–

воскликнул так же весело Хоня и, не ожидая приглашения, как дома, подошел

к лавке и сел - широко, вольно.

Хозяева, как и полагается по обычаю, пригласили парней к столу, но Хоня

ответил за всех:

– Спасибо! Не надеялись, что так удачно прибудем, дома заправились

картошкой!..

– Поели!
– подтвердил и Алеша, примащиваясь возле Хони.

– Поели или не поели, а посидели бы вместе, попробовали бы, чего бог

послал...
– начала было Даметиха, но муж перебил ее:

– Было бы что пробовать, так небось уговорили бы какнибудь. А то вон

рассол один да картошка! Чарка хоть бы где-нибудь завалялась!

– Опоздали!
– засмеялся Миканор.
– Что было - выпили! ..

– Много ли там ее было!
– сказала Даметиха.
– Две бутылки всего!..

– Это мы знаем, охотники на горелку нашлись бы! Потому-то и не очень

спешили!
– Хоня хитро взглянул на Миканора, перевел разговор на другое: -

Хотим вот Миканора с девками нашими познакомить, - он же, наверное, забыл

про них! Да и девки, сказать, прохода не дают: приведи да приведи!

– Эге, возьмите его, Харитонко!
– охотно поддержала Даметиха.
– Пусть

погуляет.

– Только боимся, что он, может, теперь к городским больше приучен!
–

сказал Алеша Губатый, преодолевая робость, видимо стараясь попасть в тон

Хоне.

– Там некогда было привыкать!
– заявил Миканор.

– А все-таки, наверно, завел какую-нибудь мармазелю?
– прицепился Хоня.

– Да нет. Правда, несколько раз гулял по берегу или в парке. И то - с

хлопцами, с Морозом, с Киселем...

– Ну да, с Морозом! Рассказывай! Так тебе и поверим!

– С Киселем, говорит, гулял!

– Посмотреть бы на того Киселя!

Василь под эти разговоры, шуточки стал чувствовать себя у Даметиковых

свободнее. Уже не хотелось уходить домой, можно было и тут посидеть,

послушать; уже почти успокоился, готов был забыть обо всех страхах, как

вдруг дверь открылась и в проеме - как злое напоминание, как угроза -

появилась фигура Грибка. Василь от неожиданности похолодел: больше всего

не хотел, боялся встречи с Грибком, и на тебе - лицом к лицу!

Он весь сжался, насторожился в ожидании чего-то недоброго. На миг

возникло подозрение - не нарочно ли, не ради ли этой встречи, пригласил

его Миканор? Неужто умышленно подстроил все? Но посмотреть на Миканора,

проверить подозрение не мог, - не сводя глаз, следил за Грибком.

Ничего страшного как будто не было: Грибок только взглянул на Василя

косо и сел на другую лавку. Он ни слова не сказал Василю, но в молчании