Люди на болоте. Дыхание грозы

– Я против?
– явно не согласился Василь.

– А как же? Разве не ты навел маслаковцев, чтоб они сорвали передел?
–

вмешался Харчев.

Василь не нашелся что сказать. Апейка заметил, как парень снова

безнадежно ссутулился: что скажешь людям, которые только твердят: "водил,

помогал", понять не хотят ничего?

– Я знаю, ты - не бандит, - сказал вдруг Апейка.

Василь ожил, но тут же спохватился, сдержался, бросил настороженный

взгляд.

– Ты - не бандит!
– повторил Апейка более твердо.

– Ты просто - трус!

Апейка сказал это недобро, с осуждением, но Василя ни его слова, ни тон

не обидели. Он смотрел на Апейку уже не настороженно, но с надеждой,

правда недоверчивой.

Апейка неожиданно стал злиться.

– Черт вас побери!
– Даже злясь, он говорил ровно, тихо.
– Для вас, для

вашего счастья, стараются, гибнут люди.

А вы, вы - за себя постоять не умеете!.. Ты - не бандит, ты - крот,

который копается в своей норе. И только одну свою шкуру бережет! А там -

хоть трава не расти! Пусть другие принесут тебе счастье на блюдечке!.. Ты,

конечно, не откажешься земли хорошей взять!
– Василь при этих словах

кивнул головой: кто от такого откажется?
– Конечно, ты не против

землеустройства! И сам же помог сорвать его!

Апейка заметил, что парень хотел что-то возразить ему, но сдержался,

побоялся, видно, рассердить его. "Эх, разговорился, судья!
– подумал о

себе председатель.
– А он стоит - хоть бы что, об одном думает: отпустят

или нет? .."

– Я - всё, я поговорил, - сказал он начальнику милиции.

Когда дежурный, вызванный Харчевым, указал парню на дверь, Василь

неожиданно поклонился...

5

Апейка не ошибся: Василь, слушая его, действительно думал об одном:

отпустят или не отпустят? В нем, как никогда в последние дни,

зашевелилась, затрепетала надежда: "Может, отпустят?" Всю ночь он

вспоминал, слово за словом мысленно перебирал разговор в кабинете Харчева,

будто заново переживал всё. Гадая о своей судьбе, он чувствовал, что

держался не так, как следовало, - молчал, не оправдывал:

ся, - и теперь ругал себя за молчаливость: такой удобный момент

упустил, недотёпа! Хорошо хоть, что поклонился:

уважение, конечно, нравится начальству.

Сдержал все-таки Хвощик свое обещание, пошел к волостному начальнику.

Значит, не врал, что с самим Апейкой знаком - как свой с ним. Смотри, куда

сиганул! И что в комсомольцы записался, тоже, видно, правда чистая...

Благодаря мысленно товарища, невольно позавидовал: "Выскочил Хвощик,

хитер!.. Все Хвощи хитрые!" Позавидовал не со злостью, не с возмущением, а

от души: хитрость - она как деньги, как удача, счастье...

Мысли от Костика незаметно перебежали к Апеике. Василь вспомнил щуплую

фигуру председателя: совсем невидный, а столько власти в руках держит,

начальник над всей волостью! И что особенно поражало, - имея большую

власть, так прост и обходителен!

Как только он подумал об Апеике, снова ожило беспокойное, желанное:

"Может, отпустят?.. Сказал же он: "Ты - не бандит!.. Не бандит, знаю", -

сказал... Это же не кто-нибудь, а начальник волости, власть, слова его

что-то значат...

Не бандит! А раз не бандит, то не должны держать. Нет такого закону..."

Но мысли эти, добрые надежды тут же вытеснялись холодным привычным

сомнением: "Вряд ли... Так тебя и отпустят, жди!.. Харчев молчал, не

согласен, конечно... Да и этот тоже - ругал, злился..."

Василь вспомнил, как сердито, неприязненно бросил ему Апейка упрек:

"Крот, трус", - и тревогу о том, отпустят его или нет, сменила упрямая

злость: "Приставили бы тебе обрез к груди, посмотрел бы я, что ты запел

бы! В городе, в кабинетах, за спинами милицанеров все вы смелые!"

Вон как оно все повернулось, будто нарочно, - все против него. Даже

передел земли и тот, выходит, от него зависел.

Словно он не за передел, добра себе не желает! От счастья своего, от

земли отказывается! И вот попробуй докажи, что ты не враг себе! Вцепились,

одно твердят: водил, помогал, - и знать, кажется, другого не хотят...

"Маслаки проклятые, - мысли его потекли по иному руслу _ Надо же было

им напороться на меня, втянуть в такую беду!" В последние дни он думал о

маслаковцах не впервые думал с неприязнью, с тайной твердой надеждой

отомстить, рассчитаться с ними за все. Сегодня, однако, в его мысли о

маслаковцах вклинивалась еще одна: "А почему им передел земли не нравится?

Зачем они свой нос к нам суют?"

"А может, они не сами?.. Может, попросили их?
– вдруг поразило Василя

открытие И тут же возникла загадка, которая потом жила в нем много дней: -

А если попросили, то - кто?"

Василь не находил ответа. Он не знад, мог лишь догадываться. Но догадки

для него ничего не значили, в поисках своих он мог брать в расчет только

то, что хорошо знал, что видел глазами...

Эти размышления Василя перемежались горячими и тревожными

воспоминаниями о Ганне, - он будто снова стоял под грушами у изгороди на

Чернушковом огороде, слышал шелест листьев, лай собак, видел тусклую гладь

тумана над болотом. Когда в мечтах, в воображении он брал ее руки в свои,

привлекал к себе, вопрос, который так тревожил его сейчас, начинал жечь

нестерпимо больно:

"Отпустят или нет?"

Этим вопросом он жил и весь следующий день. Шоркая пилой, Василь с

самого утра был особенно молчалив, работал с какой-то удивительной