Люди на болоте. Дыхание грозы

– Что это вы, дядько, сидите?
– спросил Василь, лишь бы сказать

что-нибудь.
– Самая пора работать, а вы - как в праздник.

– Так и ты, кажется, не работаешь?

– А я - глядя на вас!..

– И что ты, грец его, нашел во мне, что все глядишь да глядишь?
– как

бы пошутил отец, но сказал это серьезно, угрюмо.
– Понравился я тебе, что

ли?

– А то нет, думаете?
– Василь подмигнул Ганне, и они засмеялись.

– Поженить бы их!
– подошла Василева мать.
– А то, прямо сказать, не

днюет, не ночует дома. Исхудал - одни скулы торчат.

– Мамо, что это вы нас все жените? Только подойдете - поженить да

поженить!..

– Поженить? Можно и поженить!
– сказал Чернушка.
– Да ты ведь не отдашь

Василя в примаки?
– Он взглянул на мать хитро, но все с той же угрюмостью.

– А зачем в примаки? Или у меня хата полна детей?

– Полна не полна, а и мне без Ганны нельзя. Без Ганны я как без рук...

– Так разве ж далеко уйдет?
– спорит не в шутку мать.
– Если

понадобится, так она ж тут как тут. Сделает вам все, что надо!

– Это, как тот сказал, покуда: кось, кось - да в оглобли.
– Чернушка не

дал возразить Василевой матери, проговорил хмуро: - Есть что они будут? И

что мы будем? Ей не то что замуж идти, как бы с торбой ходить не пришлось!

– Что ты говоришь, соседко! Переживем как-нибудь.

Перегорюем, быть того не может. Привычные...

– Это такая привычка, что сдохнуть недолго... И когда все это кончится!

Думаешь: вот-вот взобьешься на хлеб, жилы рвешь - и на тебе!
– Чернушка

плюнул.

– Если б всем земли поровну, одинаковой, то могли б и перебиться. А то

ведь у одного густо, а у другого пусто, - отозвалась мачеха.
– Советская

власть называется...

– Переделить землю обещали, а что-то и носу не показывают...

– А кто тебе будет переделять?
– ответил Василю Чернушка.
– Власть -

что? Она дает закон, а закон - как дышло... Закон люди примеряют... Ежели

люди как люди, то и закон - как закон. А будет каждый молчать да сидеть

сложа руки, то и власть не поможет!

– Так зачем же кричать без толку?

– Зачем без толку? Надо с толком!

– А где ж тот толк?

– Жаловаться надо в волость! У других переделили землю и переделяют, а

у нас - ни слуху ни духу! Жаловаться надо. Пускай приезжают! В том году

бандиты напугали, а теперь же, слава богу, тихо!

– Говорят, в Мокути были опять.

– Говорят, говорят! Брехни всякой много!..
– Чернушка вдруг сказал

непримиримо: - И что за земли тут: то болото, грязюка такая, что

конца-краю не видно, то такой песок, что на нем у самого черта ничего не

вырастет! Проклятое какоето место!

– Не нравится, так ехал бы на Украину свою хваленую!
– не выдержала,

ревниво сказала мачеха.
– Никто не держит!

– Не держит... Если б не держало!..
– Он промолвил задумчиво,

загадочно: - Болото, как ухватит за ногу, засосет, затянет всего. Душу

затянет...

– Кто ж тебя держит? Кто?

– Может - кто, а может и - что!.. Тут нутром понимать надо... Не

маленькая...

– Не маленькая, а не знаю. "Если б не держало!" Ну, кто тебя держит?

– Ты!
– проговорил Чернушка таким тоном, в котором почти не

улавливалась шутка.
– Как же я с тобой отправлюсь в такую дальнюю дорогу?

А бросить - смелости не хватает. Там же другой такой, может, не найдешь!..

– Ну, так и молчал бы, не вякал попусту, - как старшая, более разумная,

сказала мачеха.

Василь перехватил заговорщический Ганнин взгляд - вот видишь, какие у

нас разговоры бывают, - попробовал разогнать недоброе молчание:

– Всюду, говорят, хорошо, где нас нет... Ничего! Перебьемся как-нибудь.

А там - зимой - в лес, на заготовки. Глядишь, и заведется копейка. А если

надо будет еще, то и на сплав весной можно...

– Сплавщикам, говорят, платят хорошо.

– Говорят...
– обычно добродушный Чернушка сегодня был явно не в духе,

и, чтобы не ввязываться в ненужные споры, ему никто не стал перечить.

Помолчали немного для приличия и стали расходиться

Только Чернушка еще сидел некоторое время понурившись, думал о чем-то

своем - о ржи, может, или о почти забытой Черниговщине, или о жене,

которая не понимает, что его тут держит. А может, об обиженной богом земле

этой, которая спасла в голодный год, навсегда завладела его душой.

Земля, земля - бескрайние разливы гнилой топи в низинах, зыбучие

песчаные волны на взгорьях. Яркая, щедрая и золотая с виду, обманчивая,

неласковая к детям своим красавица, - сколько августов видишь ты эти

редкие бедные суслоны на своих полосах, слушаешь страшные мысли

куреневских жней и жнецов!

Сколько августов еще будешь слушать?..

2

Шагая рядом с возом, который глубоко вминал старую пашню и жнивье,

кряхтел, качался из стороны в сторону, Евхим все время следил за ним: то

поддерживал рукой, то подпирал плечом. Только выбравшись на дорогу, на

наезженные колеи, отступил от воза, пошел спокойнее.

Когда телега подъехала к Чернушковой полосе, Евхим искоса взглянул

туда, где сидели, разговаривали о чем-то Чернушки и Дятлы, подумал: "Ишь,

слетаются!.. Будто свояки! .."

Телега жевала колесами песок и пыль дороги, шастала хорошо смазанной

осью, конь скрипел гужами, а Евхим будто не видел ничего, не слышал,

встревоженно думал - уже который раз - о своей досаде-болезни.

Кто бы мог подумать, что так обернется. Считал сначала - глупость,

мелочь, поиграю, мол, с ней, сгоню охоту и брошу. И сначала ведь все шло