Люди на болоте. Дыхание грозы

Над облезшими синими мисками клубились серые облака, чарки также были

наполнены чем-то серым.

– А что там делать?!
– возразила Ганна.

– Ну, что!.. То же, что и другие!
– Евхим подмигнул Ларивону - Ну,

морсу выпьем!.. Сушит что-то в горле!..

Евхим почти силой ввел Ганну в помещение, в котором за столиками сидело

немало людей, они пили" ели, гомонили.

Евхим нашел возле столика в углу два свободных обшарпанных табурета,

принес себе еще один и пошел к буфету. Пробравшись сквозь толпу,

теснившуюся у стойки, он поговорил о чем-то с толстым бритым человеком,

хозяином "столовки"

Еселем, и вернулся к столу с тремя полными стаканами.

– Это нам, - поставил он стаканы с водкой себе и Ларивону, потом

торжественно поднес стакан с вином Ганне: - А это - тебе!

Ганна сказала, что ей не хочется пить.

– Хочется не хочется, а выпить надо, если угощают! От угощенья

отказываться нельзя!
– Он засмеялся: - Привыкай!

Придется еще попить!

Паренек, сын Ёселя, принес хлеба, закуски, огурцов, котлет с мятой

картошкой. Сам Ёсель, подвижной, вертлявый, с черными веселыми глазами,

подбежал с тарелочкой, на которой лежал розовый брусок чего то печеного,

подмигнул Евхиму, как знакомому.

– Пожалуйста! Для дамы!.. Вам, по заявке вашего кавалера!
– Ёсель

поставил перед ней тарелочку.
– Евхим, может, еще чего надо?

Евхим дружески хлопнул Ёселя по плечу.

– Пока хватит этого!

Когда Ёсель отбежал к буфету, Евхим, довольный, что может поразить

Ганну такой новостью, проговорил:

– Пирожное! Для шляхетных женщин делается специально!

Ганна посмотрела на невиданный ранее брусочек с любопытством: какой он

на вкус? Из чего его сделали, почему только для женщин? Но спросить

воздержалась: это могло унизить ее перед ним!..

Евхим поднял стакан, поднес к Ганниному:

– Выпьем, чтоб все хорошо было!

Ганна попробовала: вино было приятное, сладкое, не то что куреневский

самогон.

– Все до дна!
– потребовал Евхим, когда она собралась поставить стакан.

– Не оставлять зла!

Чтобы не спорить напрасно, не вызывать лишнего внимания к себе тех, кто

сидел рядом, она послушалась, выпила все.

– А теперь вот возьми коклету или огурца!
– Евхим старался казаться

гостеприимным, заботливым хозяином.

От вина сразу стало тепло и легко, мрачные мысли исчезли: не было уже

ни сожаления о дорогом, что навсегда теряла, ни тревоги о том, как будет

дальше. Взяла пирожное, попробовала, - оказывается, сладкое, будто само во

рту тает!

Видно, из белой, маримонской муки, с яйцами и сахаром!

– Может, еще выпьем?
– наклонился к ней Евхим.

Она решительно качнула головой: нет - и поспешила встать Когда вышли

вместе с приветливым Еселем, который проводил их до крыльца, просил не

забывать дороги к нему, ярмарка показалась веселым праздником, и все

вокруг выглядело беззаботным, безоблачным, праздничным, и верилось: ей

будет хорошо, будет хорошо!

Снова потолкались в людской суете, возле возов, глядя на добро,

разложенное на сене, зашли в один, другой магазин, где также было много

народу, больше всего, видно, зевак.

– Скажи, что тебе хочется купить - такое, что давно хотела!
– сказал

Евхим, окидывая глазами полочки, на которых было разложено и развешано

множество всяких соблазнительных вещей Конечно, Евхим не был бы Евхимом,

если бы в его словах она не уловила хвастовства - что хочешь могу купить,

– но Ганна отметила теперь прежде всего то, что он хочет сделать ей

подарок. Ганна видела- ему очень хотелось, чтобы она сказала - какой. На

миг заколебалась. И все же что-то сдержало ее:

– Ничего.

Она тут же хотела выйти из магазина, но он не пустил.

– Постой! Нечего выдумывать! Не чужие ведь!.. Ты не выбрала, так я

выбрал!..
– Евхим крикнул продавцу: - Подайте вон тот платок!

Он сам набросил ей платок на плечи, подвел к зеркалу, прибитому к

стене. Как ни спокойной казалась Ганна минуту назад, но когда глянула в

зеркало, лицо ее, смуглое, слегка заостренные скулы заалели от

удовольствия: ах, какой цветастый, какой огненно-яркий, чудесный, век

такого платка не носила!

– Как раз к лицу!
– обрадованный, тоже очарованный, сказал Евхим. Он,

довольный, пошел к продавцу.

Женщины, стоявшие сзади, глядели с завистью, хвалили: хороший платок, к

лицу, ничего не скажешь. Ганна же не могла оторвать от зеркала вишневых

глаз своих, счастливая, любовалась собой: она ли это, такая незнакомая,

такая видная, такая... Что-то вдруг встревожило, что-то будто коснулось ее

шеи, холодное и вместе с тем жгучее. Она, не понимая, что это, невольно

повела ищущим взглядом - и горячая краска вмиг залила ее лицо. Василь!

Сейчас ли он вошел или, может, был уже среди людей, когда они с Евхимом

появились тут, Ганна не знала и не думала об этом, ее всю волновало

неожиданное - Василь! Они смотрели друг на друга, взгляды их в зеркале

перекрещивались.

Один миг продолжалось это - Василь исчез из зеркала так же внезапно,

как и появился. Но хотя его теперь и не было, она не могла шевельнуться.

Он будто сковал ее. И не видя его, она ощущала на себе диковатый, тяжелый

и вместе с тем растерянный взгляд исподлобья, видела обиду и отчаяние на

его самолюбивых губах. Жгучий жар, румянец стыда все еще пылал на ее лице.

И как некстати было, когда Евхим, вернувшись, сказал:

– Ну, вот и конец с концом. Видно, что невеста!
– Ганну оскорбил его