Люди сороковых годов

– Что, нравится?
– спросил его Живин, подойдя к нему.

– Чем хуже, тем лучше!
– отвечал Вихров по-французски.

– Какой человек это, Матреша, какой человек, кабы ты только знала, говорил потом Живин, показывая девушке на Павла.

– Что же, нам оченно приятно, - отвечала та, глупо потупляя свои серые глаза.

XVIII ТОТСКИЙ МОНАСТЫРЬ

Герой мой был не таков, чтобы долго мог вести подобную жизнь... В один день все это ему опротивело и омерзело до последней степени.

"Баста, будет!" - сказал он сам себе и то же самое сообщил и Живину, приехавшему, по обыкновению, к нему после присутствия.

– Именно будет!
– подхватил тот с радостью. Ему тоже уж становилось невмоготу, особенно когда Вихров, раскутившись, начнет помахивать с ним туда и сюда.

– Натура-то, братец, у тебя какая-то неудержимая; расходишься, так всего тебе давай!
– говорил он по этому поводу.

– Что ж мы, однако, будем делать?
– говорил Вихров.
– Мне все-таки скучно, поедем куда-нибудь, - хоть на богомолье, что ли?

– Не поедем, а пойдем лучше пешком в Тотский монастырь: всего десять верст, дорога идет все рощей, виды великолепные, - говорил Живин.

– Хорошо!
– согласился Вихров.

– Ну, так ты завтрашний день заходи за мной после обеда, и мы отправимся, - заключил Живин и вскоре затем уехал домой.

Вихров на другой день, не взяв даже никакого экипажа с собой, зашел к Живину. Тот уж его дожидался.

– А какой случай!
– сказал он.
– Вчера я, возвращаясь от тебя, встретил Захаревского с дочерью и, между прочим, рассказал им, что вот мы с тобой идем богу молиться; они стали, братец, проситься, чтобы и их взять, и особенно Юлия Ардальоновна. "Что ж, я говорю, мы очень рады". Ну, они и просили, чтобы зайти к ним; хочешь - зайдем, не хочешь - нет.

– Отчего ж не зайти, зайдем, - отозвался Вихров.

– Зайдем, все с барышней веселей будет идти!
– говорил Живин, с удовольствием шагая по мостовой.
– Прежде немножко я, грешным делом, пылал к ней нежною страстью.

– Ну, а теперь что же?

– А теперь ты отбил у меня ее, - шутил Живин.

Старика Захаревского и дочь его они застали совсем готовыми для путешествия.

– Merci, monsieur Вихров, что вы не отказались взять нас в вашу компанию!
– говорила Юлия.

И все затем тронулись в путь. Старик Захаревский, впрочем, поехал в дрожках шажком за молодыми людьми. Роща началась почти тотчас же по выезде из города. Юлия и кавалеры ее сейчас же ушли в нее.

– Рощу эту, говорят, сам угодник всю насадил, чтобы богомольцам приятнее было ходить в монастырь, - сказал Живин.

– Да, говорят, - подтвердила и Юлия, и потом, осмотревшись кругом, она воскликнула:

– Вихров, посмотрите, сколько земляники! Давайте ее собирать!..
– И с раскрасневшимися щеками и взбившимися немного волосами, в своем белом платье, она, как фея лесная, начала перебегать от деревца к деревцу, нагибаться и брать землянику.

– Подите сюда, нате, кушайте!
– говорила она, отбирая лучшие ягоды и подавая их Вихрову.
– А это нате вам!
– прибавляла она, подавая ветку похуже Живину.

– А я и за то спасибо-с!
– говорил тот с каким-то комическим голосом.

– Постойте!
– кричала Юлия.
– И грибов пропасть! Смотрите: раз, два, три, будемте собирать и грибы!

– Будемте-с, будемте!
– согласился Живин.
– А в монастырь придем и изжарим их, - говорил он и принялся усерднейшим образом отыскивать грибы.

– Вы знаете, я готов все ваши самые капризнейшие желания исполнять, говорил он.

– Будто?..
– спросила Юлия, подняв немножко губку.

Она вообще, кажется, на этот раз несколько молодилась и явно это делала для Вихрова, желая ему представиться посреди природы веселою и простодушною девочкою. Старик Захаревский, наконец, прислал сказать, что пора выйти из лесу, потому что можно опоздать. Молодежь с хохотом и с шумом вышла к нему. У Живина были обе руки полнехоньки грибами.

– Не смейте же ни одного из них уронить!
– приказывала ему Юлия, а сама подала руку Вихрову, проговоря:

– Поведите меня, я устала.

– Ему руку вашу дали, а мне желаете, чтобы я гриб съел, - острил добродушно Живин.

– А вы чтобы гриб съели!
– подхватила с лукавой усмешкой Юлия.

Вскоре затем показалась монастырская мельница, та самая, с которой некогда бедный Добров похитил мешок. Она была огромная; перила на гати ее почему-то выкрашены были государственным цветом, как красятся будки и казенные мосты; около нее стояли две телеги, а около телеги две молоденькие бабенки. Старик монах-мельник, седой, как лунь, и сверх того перепачканный еще в муке, сидел на солнышке и чинил себе сапоги. Мельница шумела всеми своими двенадцатью поставами; вода с шумом рвалась через загородь; омут виднелся, черный, как сажа. Путешественники наши подошли к старику-монаху. Юлию очень мучила жажда от ходьбы, а может быть, и оттого, что она опиралась на руку весьма приятного ей кавалера.

– Пить, пить, пить!
– кричала она, желая представить пигалицу.

– Дедушка, дай барышне напиться водицы, а я тебе за это грибы отдам, говорил Живин, кладя старику в подол кафтана все грибы.

– А вы не хотите беречь грибов - смотрите!
– погрозила ему Юлия пальцем.

– Что мне теперь; беречь для вас ничего уж я не стану!
– шутил Живин.

Старик между тем взял грибы, ушел с ними на мельницу, откуда принес ковшичек, зачерпнул им воды и подал. Все напились.

– Вы давно, дедушка, в монастыре?
– спросил его Вихров.

– Давно; двадцать вот уж годов при одной мельнице служу, - отвечал монах немножко сердитым голосом, - я в ней все уставы знаю!.. Что ни сломайся, николи плотников не зову - все сам!

– А вы из какого звания?
– продолжал Вихров.

– Какого звания - мужик простой, служить только богу захотел, - а у нас тоже житье-то! При монастыре служим, а сапогов не дают; а мука-то ведь тоже ест их, хуже извести, потому она кислая; а начальство-то не внемлет того: где хошь бери, хоть воруй у бога - да!..
– бурчал старик. Увидев подъехавшего старика Захаревского, он поклонился ему.
– Вон барин-то знакомый, - проговорил он, как-то оскаливая от удовольствия рот.

– Что, мы службу застанем в монастыре?
– спросил тот.

– Где тут, какая теперь служба, - отвечал опять как бы с сердцем монах, - настоятель-то в отлучке, а братия вся на работе.

– Ну, может, захватим кого-нибудь!
– сказал Захаревский и велел кучеру ехать.

Молодые люди пошли за ним.

Вихров на прощанье дал монаху рубль.

– Ну вот это благодарю, - сказал тот, а потом сел и опять принялся починивать сапоги.

Подходя к самому монастырю, путники наши действительно увидели очень много монахов в поле; некоторые из них в рубашках, а другие в худеньких черных подрясниках - пахали; двое севцов сеяло, а рыжий монах, в клобуке и подряснике поновее, должно быть, казначей, стоял у телеги с семянами. Захаревский послал своего кучеренка к этому монаху; тот ему передал что-то от барина. Монах кивнул ему в знак согласия головою и быстрыми шагами пошел к монастырю, - и когда путники наши вошли в монастырскую ограду, он уже ожидал их на каменном крыльце храма. По званию своему он в самом деле оказался казначей.