Люди сороковых годов

Высокий мужик усмехнулся.

– Что мы - осьмиголовые, что ли, что в чужое-то дело нам путаться: бог с ним... Мы найдем и неподсудимых, слободных людей идти за нас! Прежде точно, что уговор промеж нас был, что он поступит за наше семейство в рекруты; а тут, как мы услыхали, что у него дело это затеялось, так сейчас его и оставили.

– Ну, что ж ты на это скажешь?
– обратился Вихров к Парфену.

– Что сказать-то, ваше благородие?.. Его словам веры больше дадут, чем моим.

– Стало быть, ты ничем не можешь доказать против его слов?

– Ничем, - отвечал Парфен утвердительно.

Он уже очень хорошо понял кинутый на нею выразительный взгляд высоким мужиком. Священник тоже поддерживал последнего.

– Это семейство степенное, хорошее, - говорил он.

– Но вы, однако, такие же фабричные?
– обратился Вихров к мужику.

– Нет, сударь, мы скупщики, - отвечал тот.

Вихров на него и на священника посмотрел вопросительно.

– Здесь ведь вот как это идет, - объяснил ему сей последний, фабричные делают у купцов на фабрике сукна простые, крестьянские, только тонкие, а эти вот скупщики берут у них и развозят эти сукна по ярмаркам.

Вихров, разумеется, очень хорошо понимал, что со стороны высокого мужика было одно только запирательство; но как его было уличить: преступник сам от своих слов отказывался, из соседей никто против богача ничего не покажет, чиновники тоже не признаются, что брали от него взятки; а потому с сокрушенным сердцем Вихров отпустил его, девку-работницу сдал на поруки хозяевам дома, а Парфена велел сотскому и земскому свезти в уездный город, в острог. Парфен и родные его, кажется, привыкли уже к этой мысли; он, со своей стороны, довольно равнодушно оделся в старый свой кафтан, а новый взял в руки; те довольно равнодушно простились с ним, и одна только работница сидела у окна и плакала; за себя ли она боялась, чтобы ей чего не было, парня ли ей было жаль - неизвестно; но между собой они даже и не простились. Земским, предназначенным сопровождать преступника, оказался тот же корявый мужик. Он вместе с сотским связал Парфену ноги и посадил его на середнее место в телегу.

– Сиди, друг любезный, покойно; свезем мы тебя с почетом, - говорил он, садясь сбоку его.

– Ноги-то уж больно затянули!
– жаловался Парфен.

– Ничего, друг любезный, привыкай; приведется еще железные крендельки носить на них!
– утешил его земский.

VIII АРЕСТАНТЫ И АРЕСТАНТКИ

По возвращении Вихрова снова в уездный город, к нему сейчас же явился исправник, под тем будто бы предлогом, чтобы доставить ему два предписания губернатора, присланные на имя Вихрова.

– А вы в Вытегре изволили открыть, что эту женщину муж убил?
– спросил он как бы к слову.

– Открыл!
– отвечал Вихров.

– Удивительное дело!
– произнес исправник, вскинув к небу свои довольно красивые глаза.
– Вот уж по пословице - не знаешь, где упадешь! Целую неделю я там бился, ничего не мог открыть!

Вихров молчал. Ему противно даже было слушать этого господина, который с виду был такой джентльмен, так изящно и благородно держал себя, имел такие аристократические руки и одет был почти столичным франтом.

– Вы где прежде служили?
– спросил он его.

– Прежде в военной-с. Был адъютантом и казначеем полковым и все вот это, женившись по страсти, променял на кляузную должность исправника.

– Но зато здесь повыгодней!
– произнес не без иронии Вихров.

– Бог с ней - с этой выгодой, - отвечал исправник, не зная, как и понять эти слова.

Вихров затем принялся читать бумаги от губернатора: одною из них ему предписывалось произвести дознание о буйствах и грубостях, учиненных арестантами местного острога смотрителю, а другою - поручалось отправиться в село Учню и сломать там раскольничью моленную. Вихров на первых порах и не понял - какого роду было последнее поручение.

– А скажите, пожалуйста, далеко ли отсюда село Учня?

– спросил он исправника.

– Верст сорок, - отвечал тот.

– Мне завтра надо будет ехать туда, - продолжал Вихров.

– В таком уж случае, - начал исправник несколько, меланхолическим голосом, - позвольте мне предложить вам экипаж мой; почтовые лошади вас туда не повезут, потому что тракт этот торговый.

– Но я возьму обывательских, - возразил Вихров.

Исправник на это грустно усмехнулся.

– Здесь об обывательских лошадях и помину нет; мои лошади такие же казенные.

– Но мне все-таки совестно, - сказал Вихров, - позвольте, по крайней мере, мне следующие с меня прогоны отдать вашему кучеру.

– Это как вам угодно будет, - отвечал с покорностью исправник и, посеменя после того немного перед Вихровым ногами, сказал негромким голосом:

– Я, вероятно, буду подвергнут ответственности за мое упущение?

– Вероятно!
– отвечал тот ему откровенно.

– Но за что же?.. За что?
– произнес исправник вкрадчивым уже тоном. Irren ist menschlich! [168]– прибавил он даже по-немецки.

168

Людям свойственно заблуждаться! (нем.).

– В службе и за irren наказывают, - отвечал ему Вихров.

– Конечно-с!
– согласился исправник и, поняв, как видно, что с этим молокососом ему разговаривать было больше нечего, раскланялся и ушел.

Оставшись один, герой мой предался печальным размышлениям об этом мерзейшем внешнем русском образовании, которое только дает человеку лоск сверху, а внутри, в душе у него оставляет готовность на всякую гнусность и безобразие, - и вместе с тем он послал сказать смотрителю, что приедет сейчас в острог произвести дознание о происшедших там беспорядках. Острог помещался на самом конце города в частном доме и отличался от прочих зданий только тем, что имел около себя будку с солдатом и все окна его были с железными решетками. Когда Вихров подошел к этому дому, перепуганный смотритель, с небритой бородой и в отставном военном вицмундире, дожидался уже его у подъезда. Вихров в первый еще раз входил в какой бы то ни было острог. Прежде всего его обдал страшный смрад, в котором по преимуществу разило запахом кислых щей и махорки.

– А у вас курят арестанты?
– спросил Вихров смотрителя.

– Курят. Никак не могу их отбить от этого, - отвечал смотритель.

Он ввел Вихрова сначала в верхний этаж, в переднюю, в которой даже оказалось огромное зеркало, вделанное в стену и, видимо, некогда предназначенное для того, чтобы приезжие гости поправляли перед ним свой туалет: дом этот принадлежал когда-то богатому купцу, но теперь проторговавшемуся и спившемуся. Далее затем следовало зало с расписными стенами, на которых изображены были беседки, сады, разные гуляющие дамы, к большей части которых арестанты приделали углем усы. Кругом всех стен шли нары, на которых арестанты лежали и сидели. При появлении Вихрова и смотрителя они все вскочили и вытянулись.

– А внизу у вас - женское отделение?
– спросил Вихров, чтобы что-нибудь только спросить смотрителя: вид всех этих людей не то что испугал, но как-то смутил и сконфузил Вихрова.

– Внизу - женское, - отвечал тот, покорно склоняя свою голову.

– Которые же вам из арестантов грубили?
– спросил Вихров, вспомнив, наконец, главную причину своего посещения острога.

– Вот-с эти трое, - отвечал смотритель, показывая на двух довольно молодцеватых арестантов и на третьего - еще молодого малого, но совсем седого.