Мантык, охотник на львов

— Айгуме! айгуме!

То кидался къ стоявшему у хижины Банти и съ крикомъ:

— Оріа самой гэта! — потрясалъ надъ геразмачемъ копьемъ и пожималъ руку, спокойно стоявшему, словно изваяніе, воину.

Дикая фантазія продолжалась почти до утра. Во время нея опытные абиссинскіе охотники свжевали льва и снимали его драгоцнную шкуру.

Коля долго стоялъ, глядя на дикую пляску, потомъ ушелъ в хижину и легъ на альгу. Но заснуть не могъ. Все слушалъ псни, крики, топотъ ногъ пляшущихъ людей и, казалось, различалъ среди множества голосовъ лихой, задушевный, ликующій голосъ Мантыка.

XVIII У ЦЛИ

Коля думалъ, что Мантыкъ посл двухъ безсонныхъ ночей, волненій охоты, посл плясокъ и танцевъ будетъ спать, какъ убитый, и пропадетъ еще одинъ закатъ, когда можно искать кладъ дяди Пети.

Куда тамъ! Едва стало свтать — не Мантыкъ, а Коля крпко спалъ и Мантыкъ его будилъ.

— Вставай, Коля. Надо идти, пока свжо. Путь для тебя нелегкій. Къ вечеру надо быть у креста.

Мантыкъ, свжій, бодрый, сильный, только что умывшійся холодною водою, стоялъ надъ Колей.

Въ углу хижины Маріамъ заготовляла корзину съ инжирою, мясомъ и большою гомбою тэджа.

Солнце пробралось сквозь щели двери и золотило ея сровато-блую рубашку.

Коля вскочилъ. Онъ былъ здоровъ и окрпъ. Онъ живо обулся и подбжалъ къ Маріамъ, протягивая ей руку. Маріамъ стыдливо потупила глаза и смущенно подала свою маленькую ручку съ блдно-розовою ладонью и тонкими, длинными пальцами.

— Благодарю! Благодарю васъ! — воскликнулъ Коля.

— О! гэта! — она подняла на Колю свои прекрасные темные глаза.

— Чмъ я заплачу вамъ?… Я самъ. пока, бдный и ничего не имющій.

Слезы ясными алмазами заиграли на глазахъ Маріамъ.

— Зачмъ меня обижаешь, гэта! — сказала тихо двушка. — Разв помочь ближнему не есть величайшее счастіе?

Коля ничего не сказалъ. Онъ нсколько мгновеній стоялъ, не спуская глазъ съ двушки. А она опять потупила глаза и смотрла въ землю. Она была совершенно спокойна. Ни одна складка на ея красиво подобранной длинной рубашк не колыхалась.

Точно какой-то другой міръ открылся передъ Колей. Міръ чистой христіанской любви. Міръ, гд добро длаютъ, не потому что это выгодно, не по формул: «живи и жить давай другимъ», а по завту Христа, гд самую жизнь готовы отдать за ближняго.

— Идемъ, — зычно, отъ околицы крикнулъ Мантыкъ.

Коля выпустилъ руку двушки изъ своей руки и не подумалъ, какъ обыкновенно: «бабскія нжности». Онъ сдлалъ шагъ къ двери, Маріамъ его удержала.

— Гэта! — услышалъ онъ ея милый и слабый голосокъ. — Гэта!

Коля обернулся. Маріамъ подавала ему корзину съ провизіей.

— Путь далекъ, — сказала она. — Теб надо будетъ подкрпить свои силы.

Коля взялъ ея руку и поднесъ къ губамъ. Маріамъ застыдилась, выхватила у него свою руку и, закрывъ ею лицо, убжала за занавску.

Коля съ корзиной въ рукахъ вышелъ изъ хижины.

Въ свт яснаго дня стояли старый геразмачъ Банти, нсколько ашкеровъ и съ ними Мантыкъ. Мантыкъ, горячо поясняя свои слова жестами, что-то разсказывалъ Банти. Старый воинъ его внимательно слушалъ. Суровая складка лежала у него между бровей, какъ у стараго льва. Геразмачъ былъ по-домашнему, въ блой рубашк и темной шерстяной шали.

Когда Коля подошелъ къ Мантыку, старый геразмачъ сказалъ:

— Это дло благо съ блыми… Мы не можемъ его судить. Онъ по-иному сказалъ.

— Но вдь ты, гэта, видишь, что никакой левъ не растерзалъ москова Николая?

— Это все равно. Это не мое, а ихъ дло.

— О чемъ вы говорите? — спросилъ Коля.

— Все о томъ же. О твоемъ миломъ англичанин.

— Ну?

Мантыкъ махнулъ съ досадою рукою и сталъ прощаться съ Банти.

— Идемъ! Посл разскажу. Сейчасъ я ужасно какой злой.

Геразмачъ со слугами проводилъ Мантыка и Колю за церковь, вывелъ на тропинку и, показавъ на синвшія вдали невысокія горы, сказалъ:

— Минабелла!

До полудня Коля шелъ бодро. Мантыкъ увлекалъ его. Онъ шелъ такъ легко, свободной, совсмъ абиссинской походкой. Наступилъ на сухую мимозовую иглу, пріостановился, выдернулъ иглу изъ замозолившейся пятки и сказалъ не безъ гордости.

— Совсмъ габеша [66] сталъ.

Мантыкъ занималъ Колю разсказами о своемъ путешествие, о своихъ охотахъ, о планахъ на будущее.

— Двнадцать львовъ, милый Коля, это не фунтъ изюма! Это, можетъ быть, и годъ, и больше пройдетъ, пока я двнадцать осилю…. Ну за то, подумай?! Двнадцать золотыхъ цпочекъ, — ты видалъ у Банти дв, въ вершокъ длиною, каждая, въ ушахъ… А у меня — по шести въ каждомъ ух будетъ. Какова картина! И мы съ Галиной такъ по рю де ля Пэ, а еще лучше въ Москв по Кузнецкому мосту! Лопнетъ народъ отъ удивленія! А?

66

Абиссинецъ.

Мантыкъ срывался опять на воспоминанія, какъ пугалъ привидніемъ пароходъ….

— Ты знаешь, когда праздникъ-то у васъ былъ, а я выходилъ. Слушаю… А какъ заплъ ты — и совсмъ позабылъ осторожность, вылзъ наружу. Чуть меня не залопали.

Въ полдень завтракали тми запасами, что такъ заботливо приготовила Маріамъ.

A посл завтрака и пошло. Тэджъ ли стараго геразмача оказался слишкомъ крпкимъ и ударилъ Кол въ ноги, или недостаточно онъ окрпъ для большого перехода, или волненіе отъ приближенія къ цли его лишило силъ, но онъ едва плелся за Мантыкомъ.

— Мантыкъ! — жалобно говорилъ онъ, — Мантыкъ! не дойду я… Не могу я больше… Ноги, какъ не свои.

— Будемъ пть, Коля! Мужайся. Запвай нашу любимую добровольческую «Алексевскую»:

— Пусть свищутъ пули, пусть льется кровь,Пусть смерть несутъ гранаты, —

слабымъ голосомъ началъ Коля, и Мантыкъ пристроился къ нему вторымъ голосомъ:

— Мы смло двинемся впередъ,Мы — Русскіе солдаты!

Они шли рядомъ. У Мантыка на лвомъ плеч, по охотничьи, было надто его ружье, его гордость — штуцеръ-экспрессъ. Сумка съ припасомъ висла на боку, шаму скрутилъ и одлъ по-солдатски, какъ скатку. Онъ шелъ твердымъ ровнымъ шагомъ подъ псню и плъ легко и свободно.

— Въ насъ кровь отцовъ богатырей,И дло наше право,Сумемъ честь мы отстоятьИль умереть со славой?!

Теперь уже Коля ему подтягивалъ слабющимъ голосомъ. Мантыкъ этого не замчалъ. Орлинымъ взоромъ смотрлъ онъ на близкія горы и поднимался на нихъ легко и свободно.

— Не плачь о насъ, святая Русь,Не надо слезъ…. Не надо!Молись о павшихъ и живыхъ —Молитва намъ награда!

Мантыкъ плъ и грезилъ. Думалъ о томъ великомъ дн, когда пойдетъ онъ спасать Россію отъ ига коммунистовъ. Онъ видлъ себя то лежащимъ въ цпи и мтко стрляющимъ, то съ ручною гранатою въ рукахъ кидающимся въ окопы, то лежащимъ на пол сраженія съ тяжелою, смертельною раною въ груди. И отъ того псня его звучала съ особымъ смысломъ и, какъ ни тяжело было идти Кол, онъ плелся за Мантыкомъ.