Мари-Клэръ

— Надо прощать другимъ, чтобъ намъ прощали!

Переведя затмъ свои взглядъ на меня, она сказала:

— Какіе у тебя грустные глаза!..

Она провела рукой по моимъ глазамъ, какъ будто бы стараясь стереть съ нихъ то, что ей не нравилось и, закрывъ ихъ ладонью, снова прошептала:

— Сколько страданій проносится надъ нами!

Она сняла руки съ моего лица, вложила ихъ въ мои и, не сводя съ меня глазъ, голосомъ, полнымъ мольбы, сказала:

— Моя милая двочка, послушай меня, не становись никогда несчастной монахиней.

У ней вырвался долгій вздохъ какъ бы сожалнія, и она прибавила:

— Наша монашеская блая и черная одежда говоритъ другимъ, что мы существа силы и свта, и вс льютъ свои слезы передъ нами и несутъ свои страданія, ища утшенія у насъ. Но никому нтъ дла до нашихъ страданій. Какъ будто у насъ нтъ своей жизни…

Потомъ она стала говорить о будущемъ:

— Я отправлюсь туда, куда идутъ миссіонеры. Я поселюсь въ дом, полномъ ужаса. Передъ моими глазами будетъ все уродство, вс язвы…

Я слушала ея глубокій голосъ, и въ немъ звучала какая-то беззавтная преданность: казалось, что она можетъ взвалить себ на плечи страданія всей земли.

Она отняла свои руки отъ моихъ, погладила меня по щекамъ, и ея голосъ зазвучалъ нжно, когда она сказала:

— Чистота твоего лица запечатлется на всегда въ моей памяти.

И, устремивъ взоръ вверхъ, она прибавила:

— Господь далъ намъ способность помнить, и нтъ той власти, которая отняла бы ее у насъ.

Она встала со скамьи, я проводила ее до выхода и, когда Красивое-Око закрыла за ней тяжелую дверь, я долго слышала еще протяжный и глухой стукъ двери.

Въ этотъ вечеръ сестра Дэзирэ позже обычнаго пришла въ нашу комнату; она присутствовала на молитв по случаю отъзда сестры Мари-Любови. Та узжала къ прокаженнымъ.

* * *

Еще разъ вернулась зима.

Сестра Дэзирэ скоро замтила мою страсть къ чтенію и стала приносить мн книги изъ монастырской библіотеки.

По большей части это были дтскія книги, я ихъ читала, пропуская по нсколько страницъ. Мн больше нравились разсказы о путешествіяхъ и я читала ихъ при свт ночника.

Сестра Дэзирэ, просыпаясь ночью, журила меня, но, какъ только она засыпала, я снова принималась за книгу.

Мало-по-малу нжная дружба установилась между нами; ночью мы не задергивали больше блыхъ занавсокъ, отдлявшихъ наши кровати; мы не стснялись больше другъ друга и думали общія думы.

Нжная веселость не покидала ее.

Только монашеская одежда печалила ее; она находила ее тяжелой, неудобной, и говорила съ выраженіемъ усталости:

— Когда я одваю ее, мн кажется, что я вхожу въ домъ, гд всегда темно.

Вечеромъ она старалась какъ можно скоре сбросить ее и была счастлива, когда могла ходить по комнат въ ночномъ костюм.

Она прибавляла съ своей обычной гримаской.

— Теперь я начинаю привыкать, но первое время мой монашескій уборъ царапалъ мн щеки, а платье оттягивало плечи.

Весною она начала кашлять; кашель ея былъ сухой, и кашляла она лишь изрдка.

Ея длинная, тонкая фигура стала еще боле хрупкой. Она попрежнему была весела и только жаловалась, что платье становилось все боле и боле тяжелымъ.

* * *

Однажды въ майскую ночь она безпрерывно металась и громко бредила.

Я всю ночь читала и неожиданно замтила, что наступаетъ день. Я затушила ночникъ и попыталась немного заснуть.

Я начинала засыпать, когда сестра Дэзирэ сказала:

— Откройте окно: сегодня онъ придетъ!

Я думала, что она еще въ бреду, но она повторила совсмъ отчетливо:

— Откройте же окно, чтобы онъ могъ войти!

Я поднялась, чтобы посмотрть, спитъ ли она, и увидла ее сидящей на кровати. Она отбросила одяло и развязывала тесемки своего ночного чепчика; сор вала его съ головы и бросила на полъ. Затмъ она покачала головой, и ея короткіе вьющіеся волосы спустились на лобъ и я тотчасъ же узнала Дэзирэ Жоли.

Я подошла къ ней, немного испуганная; она же повторяла:

— Откройте же окно, чтобы онъ могъ войти!

Я открыла настежь окно, и когда обернулась, сестра Дэзирэ, сложивши руки, протягивала ихъ навстрчу восходящему солнцу и внезапно ослабвшимъ голосомъ сказала:

— Я сбросила платье, я больше не могла.

Она легла спокойно, и ея лицо стало неподвижнымъ.

Я затаила дыханіе и долго слушала дышетъ ли она; потомъ я стала усиленно дышать, какъ бы желая свое дыханіе вдохнуть ей въ грудь.

Но, посмотрвъ поближе, я поняла, что она навсегда перестала дышать. Ея широко открытые глаза, казалось, смотрли на солнечный лучъ, врывавшійся въ комнату, какъ длинная стрла.

Ласточки кружились около окна, крича, какъ маленькія двочки, и необычные для меня звуки поражали мой слухъ.

Я подняла голову къ окнамъ спаленъ въ надежд, что кто-нибудь услышитъ меня.

Но мой взглядъ встртилъ только циферблатъ большихъ часовъ, который, казалось, заглядывалъ въ комнату поверхъ липъ; онъ показывалъ пять часовъ; я прикрыла одяломъ сестру Дэзирэ и вышла звонить.

Я долго звонила; звуки уносились вдаль, въ далекую даль! Они уносились туда, куда ушла сестра Дэзирэ…

Я звонила: мн казалось, что колоколъ оповщалъ весь міръ о томъ, что умерла сестра Дэзирэ.

Я звонила еще и потому, что надялась, что въ окн еще разъ покажется ея прекрасное лицо, и она скажетъ:

— Довольно! Довольно!

Мелани рзко вырвала веревку изъ моихъ рукъ и колоколъ, неправильно качнувшись, издалъ стонъ.

Мелани сказала мн:

— Ты съ ума сошла, вотъ ужъ четверть часа, какъ ты звонишь!

Я отвтила:

— Сестра Дэзирэ умерла.

Вероника вмст съ нами вошла въ комнату; она замтила, что блая занавска не была задернута, и съ жестомъ презрнія сказала, что стыдно монахин открывать свои волосы.

Мелани смахивала пальцами слезы, катившіяся по щекамъ. Ея голова все больше наклонялась на бокъ; и она сказала мн совсмъ тихо:

— Она сейчасъ еще красиве, чмъ была прежде.

Солнце заливало теперь лучами кровать и покрывало умершую.

Весь день я оставалась возл нея.

Нсколько монахинь пришло посмотрть на нее. Одна изъ нихъ закрыла ей лицо; но лишь только она ушла, я снова открыла его.

Мелани пришла провести ночь вмст со мной возл нея. Она закрыла окно, зажгла большую лампу для того, говорила она, чтобы сестра Дэзирэ не видала бы еще темноты.