Мари-Клэръ

Она исчезаетъ за постройками Вилльвьея, крыши котораго сливаются съ каштанами, и вдругъ снова появляется съ другой стороны. Мстами она сверкаетъ среди стройныхъ тополей; потомъ пропадаетъ въ огромномъ чернющемъ ельник, гд прячется Потерянный Бродъ: тамъ идетъ дорога, по которой я съ г-жей Альфонсъ хожу къ ея матери… Ея братъ, должно быть, шелъ по этой же дорог въ тотъ день, когда онъ вдругъ выросъ предо мной въ кустарник.

Сегодня никого не видно на тропинк. Все нжнозеленаго цвта, и сколько я ни всматривалась въ шапки деревьевъ, блая блуза не показывалась…

Я искала также кустарника, но онъ прятался за крышами фермы.

Анри Дэбуа приходилъ туда много разъ со времени Пасхи. Я не сумла бы сказать, почему я знаю объ этомъ; но я не могла удержаться, чтобы не пройти мимо кустарника…

Вчера Анри Дэбуа вошелъ въ бльевую, когда я была одна; онъ сдлалъ жестъ, какъ будто хотлъ со мной заговорить…

Мои глаза приковались къ нему, какъ въ первый разъ, и онъ ушелъ, не сказавъ ни слова.

И теперь, когда я находилась въ этомъ незагороженномъ саду окруженномъ цвтущимъ дрокомъ, мн захотлось остаться въ немъ навсегда.

Около меня большая яблоня склонялась, купая концы своихъ втвей въ ручь.

Въ дупл билъ ключъ и вода, переливаясь, сбгала ручейками по грядкамъ.

Этотъ цвтущій садъ съ прозрачной водой казался мн красивйшимъ садомъ на земл, и когда я поворачивала голову къ большому открытому на солнце дому, я ждала, что сказочныя существа появятся оттуда.

Этотъ низкій, срый домъ казался полнымъ тайны: какой-то прерывистый шорохъ доносился оттуда по временамъ, и разъ мн даже послышался шумъ шаговъ, такой же, какой я раньше слышала, когда Анри Дэбуа входилъ на ферму.

Я стала прислушиваться, словно надясь увидть его. Но шумъ шаговъ не возобновился, и только отъ дрока и деревьевъ неслись таинственные звуки.

Я вообразила себя молодымъ деревцемъ, которое по капризу втра качается, изъ стороны въ сторону. Свжее дыханіе, шевелившее втки дрока, скользило по моей голов и спутывало волосы; и, какъ яблоня, я наклонялась и погружала свои пальцы въ свтлую воду ручья.

Вдругъ какой-то новый шумъ донесся до меня, я обернулась и не удивилась, увидя Анри Дэлуа въ дверяхъ.

Онъ стоялъ съ непокрытой головой и опущенными руками…

Онъ сдлалъ два шага по саду, и его взоръ устремился вдаль на равнину…

Онъ долго стоялъ неподвижно, затмъ повернулся ко мн.

Только два дерева раздляли насъ; онъ сдлалъ еще шагъ, взялъ рукой молоденькое деревцо, которое стояло предъ нимъ, и цвтущія втви букетомъ распростерлись надъ его головой!.. Было такъ свтло, что, казалось, кора деревьевъ блестла и каждый цвтокъ сiялъ; въ глазахъ Анри Дэлуа была такая глубокая нжность, что я безъ стыда подошла къ нему.

Онъ не шевельнулся, но когда я остановилась предъ нимъ, онъ сталъ бле блузы и губы его затряслись.

Онъ взялъ мои руки, приложилъ ихъ къ своимъ вискамъ и очень тихо сказалъ:

— Я, какъ скупой, который снова нашелъ свое сокровище.

Въ эту минуту зазвонилъ колоколъ въ Св. Гор. Звуки рзво бжали на холмъ, останавливались надъ нами и терялись въ высот.

Время шло, и день склонялся къ вечеру, стада понемногу исчезли съ равнины; блый паръ поднялся отъ рки; солнце спряталось за стной тополей, и цвты дрока стали темнть.

Анри Дэлуа вывелъ меня на дорогу; онъ шелъ предо мной по узкой тропинк и когда, не дойдя до конца новой аллеи, онъ повернулъ обратно, я почувствовала, что люблю его больше сестры Мари-Любови.

Домъ на холм сталъ и нашимъ домомъ…

Каждое воскресенье я находила тамъ Анри Дэлуа и, какъ во время Ивана-Рыжаго, я приносила просфору, которую мы, смясь, длили.

Мы бгали кругомъ по саду, мочили башмаки въ ручь; словно мы были опьянены свободой.

Анри Дэлуа говорилъ:

— Въ воскресенье мн тоже 17 лтъ!

Иногда мы долго гуляли въ лсу вокругъ холма.

Анри Дэлуа не уставалъ слушать разсказы о моемъ дтств, о сестр Мари-Любови… Мы говорили также объ Евгеніи, котораго онъ зналъ. Онъ говорилъ, что онъ изъ тхъ людей, которыхъ пріятно имть друзьями.

Я разсказала также ему, какой плохой пастушкой была я, и хотя думала, что онъ станетъ смяться надо мной, всетаки не умолчала объ эпизод съ распухшимъ бараномъ. Онъ не смялся, а только провелъ пальцемъ по моему лбу и сказалъ:

— Чтобы излчить это, нужно много любви!

* * *

Однажды мы остановились около огромной нивы, конца которой не было видно. Тысячи блыхъ бабочекъ порхали надъ колосьями. Анри Дэлуа молчалъ, а я смотрлъ на колосья, которые то приникали къ земл, то выпрямлялись, какъ будто собираясь взлетть; бабочки приносили имъ свои крылья на помощь, и они рвались изо всхъ силъ, по не могли оторваться отъ земли.

Я сказала объ этомъ Анри Дэлуа; онъ долго смотрлъ на колосья, затмъ, какъ бы говоря съ самимъ собой, сказалъ, растягивая слова:

— То же самое бываетъ и съ человкомъ; иногда нжное созданіе приходитъ къ нему; оно похоже на блыхъ полевыхъ бабочекъ; онъ не знаетъ, поднимается ли оно съ земли или нисходитъ съ неба; онъ чувствуетъ, что съ нимъ онъ могъ бы жить втромъ съ поля и медомъ съ цвтовъ. Но, подобно корню, которымъ колосъ связанъ съ землею, невидимая цпь приковываетъ его къ своему долгу, который неумолимъ, какъ земля.

Въ его голос мн послышалось страданіе, и его ротъ еще больше скривился. Но почти тотчасъ же глаза его остановились на мн, и онъ сказалъ боле твердымъ голосомъ:

— Будемъ уповать на самихъ себя!

* * *

Прошло лто, потомъ осень и, несмотря на дурную декабрьскую погоду, мы не могли ршиться покинуть домъ на холм.

Анри Дэлуа приносилъ книги, которыя мы читали, сидя на пняхъ въ комнат, выходившей въ садъ. Я возвращалась на ферму, когда наступала ночь, и Адэль, которая думала, что я хожу танцевать въ деревню, удивлялась моему печальному виду.

Почти каждый день Анри Дэлуа приходилъ въ Вилльвьей. Я слышала его издали. Онъ прізжалъ верхомъ, безъ узды и безъ сдла, на высокой блой кобыл, которая бжала тяжелой рысцей по пашнямъ и тропинкамъ. Это было терпливое и покорное животное. Хозяинъ оставлялъ ее на свобод во двор въ то время, какъ самъ входилъ въ домъ поздороваться съ г-жей Альфонсъ. Г. Альфонсъ входилъ въ бльевую, какъ только слышалъ его голосъ.