Мать ветров

— Вы позволите? — обратился к эльфам Али, принимая самый что ни на есть благожелательный вид. — Я недавно в столице и не привык еще к здешним порядкам. И мне до ужаса любопытно, что же могут не поделить между собой студенты? Вряд ли гном претендует на ваших девочек — ростом не вышел.

— Просветим провинциала? Тем более что он такой милашка, — усмехнулся золотоволосый.

— Мы же в университете, а значит, просто обязаны просвещать, — хохотнул его приятель. — Ростом и родом своим он не вышел. Что гномам делать на лекциях по истории? Их дело — копошиться в своих шахтах, а не лезть в науку.

— Но ректор позволяет ему учиться, разве нет? — заметил художник.

— Разве да. А мы позволяем себе напоминать гному, кто он такой. На всякий случай. Чтобы не забывался.

— Это ты забываешься, эльфеныш, — процедил сквозь зубы синеглазый. — В последний раз по-хорошему говорю: оставьте его в покое.

— Что здесь происходит?

На мелодичный голос Алессандро разом обернулись все пятеро. Эльф с печальной укоризной посмотрел на своих соплеменников, и те как-то вдруг присмирели, поклонились преподавателю и покинули поле неслучившегося боя.

— Яри, пересядь, пожалуйста, на первый ряд. Так спокойнее, — сказал историк гному, и тот торопливо собрал свои вещи и спустился вниз. А преподаватель окинул Али одобрительным взглядом и повернулся к синеглазому. Положил руку ему на плечо и очень мягко произнес: — Марчелло, я ценю твое рыцарство, но будь осторожнее. Ты после прошлой драки неделю в университете не показывался. Как же я без своего лучшего ученика?

И без того обомлевший парнишка совсем засмущался, густо покраснел и опустил ресницы. Али мысленно хмыкнул. Когда божество касается тебя и хвалит прилюдно, пожалуй, не зазорно и растеряться.

— Алессандро!

По ступенькам к ним торопливо поднимался юноша лет двадцати пяти, очень похожий на Марчелло. Те же синие глаза, только темные волосы длиннее и собраны в хвост, а под кафтаном виднелось не по возрасту наметившееся брюшко. Полнота явно мешала ему быстро ходить, а он так торопился, запыхался и с трудом выговорил следующее слово. Но еще до того, как он его произнес, было ясно: случилось что-то очень плохое.

— У Пьера... приступ... Прямо во время лекции... Он... Он... умер.

Бездыханное тельце маленького преподавателя уже подняли с пола и положили на лавку. Послали за ректором, университетским врачом и носилками, а пока студенты и коллеги умершего понуро стояли вокруг него и перешептывались. Кто-то плакал. Алессандро дрожащей рукой гладил неподвижную руку и то и дело вытирал слезы.

— Такой молодой, — вполголоса сказал Али тяжело вздыхавшему рядом Марчелло.

— Ровесник моего брата, — кивнул юноша. — У него сердце больное было с самого детства. А он работал много. Совсем себя не жалел.

— Твой друг?

— Нет, но... Он очень хороший... Был.

Вскоре Пьера унесли, и толпа начала понемногу редеть. О второй лекции не могло быть и речи. Алессандро явно держался на честном слове, и его под руку увел куда-то брат Марчелло. А самого парнишку, серьезно пришибленного произошедшим, повел прочь из университета уже сам Али.

— Выпьем?

— Я составлю тебе компанию, но... Прости, я не пью, — покачал головой художник.

— Тогда идем, тут за углом забегаловка, в которой подают отличную масалу. Согреемся, — предложил Марчелло.

После ледяных аудиторий улица, чуть припорошенная снегом, казалась удивительно теплой, но на душе было стыло и тоскливо. Только...

— Масала? Что это? — спросил Али.

— Ты же саориец!

— Наполовину, — улыбнулся художник. — И я вырос на границе Грюнланда.

— А хотя бы про чай слышал? — Марчелло слабо улыбнулся в ответ.

— Слышал, но еще не пробовал.

— Ну вот и попробуешь.

Чайхана — а именно так звалось то место, куда привел Али его новый знакомец — встретила студентов жарким воздухом, в котором слабо веяло пряностями, и пронзительной синевой занавесок. По рассказам отца и деда художник знал, что все оттенки синего традиционно ценят в Саори.

В небольшой комнатке было бедно, но тихо и чисто. Юноши устроились за обшарпанным столиком у окна. Полный веселый саориец, хозяин заведения, принял у них заказ, а пока он колдовал над таинственным напитком, Али смотрел на снег и слушал Марчелло.

Оказывается, Пьер, невзирая на свой юный для преподавателя и ученого возраст, успел завоевать уважение коллег и симпатии учеников. Со студенческой скамьи он всерьез занялся изучением истории культуры северных стран, уделяя особое внимание Ромалии, Иггдрису и Лимерии. Он беспечно отмахивался от настойчивых просьб друзей пощадить себя и частенько пропадал до поздней ночи в библиотеке. Марчелло, сын библиотекаря, в свободное от занятий время помогал отцу и не раз подбирал литературу для приятеля своего брата.

— Мои юные господа, смею надеяться, что этот изумительный напиток согреет вас и поможет забыть обо всех печалях нашего бренного мира! — хозяин поставил перед студентами кружки, над которыми заманчиво поднимался ароматный парок, и поклонился, сложив руки перед лицом.

— Благодарим от всей души, — сказал за обоих Али и поклонился в ответ.

Молоко, терпкое от пряностей, и впрямь подарило телу невероятное тепло. А художник только сейчас сообразил, что у него на руках оставались перчатки, которые одолжил ему Марчелло. Тоже теплые.

Но самого синеглазого сегодня вряд ли могло что-то согреть. Он отвернулся к окну, украдкой смахивая одинокую слезу, и бросил искоса виноватый взгляд на Али. Тот понимающе кивнул и чуть тронул своей кружкой кружку Марчелло.

Снег за окном повалил сильнее.

====== Глава 7. Милош. Зеленый. Багряный. Море ======

Ствол под рукой был непривычно гладким. Милош пробежал пальцами по блестящей зеленой поверхности, вздохнул и опустился на землю. Прикрыл глаза, прислушался. Тихо-тихо, только шелест листьев где-то над головой. Ему не хватало этой тишины и одиночества.

Удивительно. Жизнь в лагере, ежедневное общение с семьей и товарищами, казалось бы, должны были приучить его к тому, что уединение — редкая, почти невозможная вещь. Но на самом деле дома фёны умудрялись оставлять друг другу личное время и пространство, несмотря на вечную суету в их муравейнике. Братья, к примеру, могли проваляться под боком у Милоша целый вечер, не отвлекая его от книги или от записей в лекарском дневнике.

На «Гринстар», трехмачтовой каравелле, которая была довольно внушительным судном, укрыться было решительно негде. И это при том, что путь до Веселого острова выдался на редкость спокойным. Они почти все время шли вдоль побережья бакштагом со скоростью двенадцать-пятнадцать узлов и всего пару раз меняли галс. Матросы не перенапрягались, капитан пока что не зверствовал — видимо, не хотел растерять команду в портах, не слишком удаленных от родных берегов. Но Милоша откровенно утомляли пустые разговоры, попытки установить негласную иерархию в команде, поделить несуществующую власть. Он знал, конечно же, что так бывает, и теперь высокому широкоплечему юноше, который прекрасно владел ножами, не очень позорно — луком и виртуозно — собственными кулаками, приходило в голову лишь одно сравнение. Он казался сам себе изнеженным оранжерейным растением. Однако не стыдился. Просто принял к сведению и учился выживать.