Мать ветров

— Почти угадал, — недобро осклабился рыжий студент. — Вчера разудалый эльфийский всадник случайно, заметь, совершенно случайно затоптал насмерть одного мальчишку, а второго — покалечил. Они считают, похоже, что им в Пиране закон не писан!

— А учебники по логике явно не для тебя написаны, — заметил Марчелло. — Да и зачем логика тому, кто пляшет под чужую дудку.

— Под какую это дудку? — возмутился рыжий.

— Марчелло, ты плохо думаешь о нашем товарище, — встрял подоспевший Али. — Он у нас совершенно самостоятельный и добровольный поборник справедливости. Которому совершенно случайно плевать на тех детей, которых на прошлой неделе угробили в порту. Кажется, совместными усилиями лимерийцев, ромалийцев и даже одного моего соплеменника. Кстати, напоминаю вам о том, что весь ваш праведный гнев вы можете обратить на Алессандро. Вон он как раз идет!

Аудитория заворчала, зашумела, но при появлении историка студенты разошлись по своим местам. До начала лекции оставалось около четверти часа.

— На два слова, — вполголоса сказал художник своему другу и, не оборачиваясь, вышел в коридор. У заколоченных дверей он припер переводчика к стене и зашипел на него: — Ты, блядь, чем думал, когда про чужую дудку завернул? Ты хочешь, чтобы нас заметили раньше, чем мы напишем одну-единственную листовку? У тебя есть гарантии, что среди наших сокурсников нет провокаторов? Профессор, кончай уже витать в облаках!

— Я постараюсь, — понуро опустив голову, пробубнил Марчелло. — Но я и правда плохо соображаю, две ночи не спал, мама же. Ты знаешь.

— Ох, прости, — Али отступил на полшага и мягко коснулся плеча приятеля. — Как Лаура, хоть чуть-чуть полегче?

— Да, приступ ночью прошел, — переводчик замер, наслаждаясь тем, ради чего он, собственно, так спешил на лекцию Алессандро. Но вдруг засмущался, засуетился и неловко, боком попытался обойти художника. Нервно передернулся и жалобно попросил: — Пойдем, а то опоздаем к началу.

Дурак. Круглый дурак, растяпа и тупица. Ведь грызло же его, и на лекциях, и весь вечер не отпускало! А дошло только сейчас, когда мама, светлая, умиротворенная, ласково поцеловала в макушку задумавшегося над переводом сына и поставила рядом с ним чашку с жасминовым чаем.

Постепенно молодой саориец, казавшийся в первые недели знакомства простым и наивным, раскрывался перед ним будто чудесный связанный чай, который он однажды, с год назад, попробовал в чайхане. Тугой душистый шарик постепенно распускался в воде подобно сказочному цветку. Так и Али. Мягкий, приветливый, покладистый, стойко сносивший все выверты характера своего друга — а Марчелло прекрасно знал, что становится невыносимым, когда с головой уходит в очередную проблему, — вполне мог и характер показать, и чего-то потребовать не терпящим возражений тоном. В конце концов, он был у себя на родине подпольщиком. Вряд ли его руки уверенно держали только кисть.

Но художник неизменно держал себя в руках. Уставший, замотанный работой, с красными от недосыпа глазами, он не позволял себе срываться. Никогда.

А сегодня — позволил. Да, конечно, Марчелло сам дал повод и ничуть не сердился на друга. Но вот перепугался за него не на шутку. Вдруг у Али что-то стряслось? Вдруг у него серьезные неприятности или, того хлеще, беда?

Как ужаленный, юноша подорвался, рассыпал бумаги и кое-как сгреб их в одну беспорядочную стопку. Пересчитал жалкие остатки денег и вылетел на кухню, где у очага собрались и мама с папой, и брат.

— Родная, могу я тебя попросить об одолжении? — торопливо проговорил Марчелло и опустился рядом с мамой на колени.

— Да, золотой? — живо отозвалась женщина и склонилась к своему ребенку.

— Мамочка, ты отпустишь меня ночевать к моему другу? Али, я тебе о нем рассказывал. Он здесь совсем один — и, кажется, серьезно приболел. А ухаживать за ним некому.

— Ты такой добрый, мой маленький, — растроганно улыбнулась Лаура. — Конечно, ступай к нему! И непременно возьми пирожков. Ведь остались после ужина?

— Остались. Спасибо тебе, — Марчелло поцеловал руки мамы, прихватил со стола два пирожка с яблоками и, чуть помедлив, остатки чая с жасмином, который он покупал с неделю назад.

У двери его задержал отец. Брат, видимо, благоразумно решил не выходить, чтобы не тревожить маму.

— С твоим Али все в порядке, сын, Энцо видел его сегодня в университете. Скажи, что такого случилось, что ты солгал маме и уходишь на ночь глядя через сутки после ее кошмаров?

— Я не очень-то солгал, папа. Али действительно плохо, только не физически, и у него нет здесь родных, в отличие от мамы.

— Вот как? Тебе не стыдно? — с горечью прошептал Джордано.

— Я почти шесть лет намертво прикован к дому и к маме, — жестко отрезал Марчелло. — Нет, папа, прости, но мне не стыдно.

Вот и знакомое зловоние свалки. Грозящаяся провалиться лестница. Плач маленькой Вивьен за дверью. Еще одна лестница под самую крышу, нервный стук в дверь и бешеный стук сердца у самого горла.

— Ты? — зеленые глаза сделались огромными и встревоженными. — Что-то случилось, Марчелло?

— Вот это я и хочу узнать, — Марчелло скинул башмаки, прошел в комнатку и дождался, пока друг повернет ключ в замке. Требовательно глянул ему в лицо: — Ты ни разу не срывался так, как сегодня. Что у тебя случилось?

— Погоди, — Али покрутил головой и взволнованно воскликнул: — Совсем стемнело! Как ты домой вернешься? Извозчика не поймать!

— Я попросил у мамы разрешения заночевать у тебя. Сказал, что ты заболел. Она позволила.

Али сжал руками виски и сдавленно застонал, оседая на лавку. Закусил губу, бросил на друга совершенно убитый взгляд — а после опустил голову и заговорил.

Нет, Марчелло не солгал родителям. Лишь назвал не того человека. Потому что плохо, до дрожи в руках, до дурноты, до острой невыносимой боли в груди, было ему. Художник рассказывал сухо, лаконично, но проклятое воображение будущего историка прекрасно дорисовывало недостающие детали картины.

— Ладно, у твоих соседей у самих в карманах пусто. Хельги нет в городе. Почему не обратился ко мне? — глухо, не узнавая собственного голоса, спросил переводчик.

— Твоей маме плохо было, куда уж мне соваться?

— А Яри? Другие студенты? Ладно, ты мало с кем серьезно дружишь, но, чтобы попросить в долг, дружить не обязательно!

— Ну... Я не очень-то умею просить в долг, — неловко и виновато улыбнулся Али.

— А отсасывать за деньги, значит, умеешь? — зло поинтересовался Марчелло. Шагнул вперед, сдернул друга с лавки. Тот лишь затравленно посмотрел на него и вновь опустил ресницы. Переводчик скрипнул зубами. Надо же, несчастный ангелок — да и только! Боль сменилась неудержимой яростью, и юноша изо всех сил врезал увесистым кулаком по нежному смуглому лицу. — Это тебе за то, как ты обошелся с нашей дружбой. А о том, что блядствовать нехорошо, я тебе рассказывать не буду. Сам все знаешь.