Мать ветров
Шрифт:
Судя по зловещим звукам, в саду Изабелла отчитывала рабочих-рохос за какую-то оплошность. Сеньор Ортега только хмыкнул. Его бесценная сестрица не особо-то выбирала выражения, а порой могла и подзатыльник отвесить, но на самом деле была одной из немногих урожденных корнильонок, кто с искренней симпатией относился к жителям завоеванной земли. В его гостинице в принципе не делали различий между коренными корнильонцами, которые звали себя так, даже если их деды родились уже в Бланкатьерре, метисами и рохос. Потому и репутация «Черного сомбреро» вынуждала их время от времени еле сводить концы с концами. Но ни отставной полковник, ни его сестра Изабелла вместе с племянницей Каролиной, ни тем более его приемная дочь Кончита, сама наполовину роха, не жаловались. Бедно, зато честно и дружно, так они рассуждали.
— Дядя, дядя, к
— С востока?! — восторженно ахнула Кончита, и сестры, взявшись за руки, помчались ко входу прямиком через обеденный зал, ловко минуя столы и даже не задев Хуана, который обстоятельно намывал полы. Отставной полковник степенно проследовал за девушками, весело подмигнул рохо, мол, каковы, а, и различил в бесстрастных черных глазах лукавую смешинку. Он давно научился читать лица рохос, которые большинству корнильонцев казались тупыми и бесчувственными.
Вероятные постояльцы и впрямь были участниками экспедиции из недавно открытых земель на северо-востоке. Скорее всего, именно поэтому они заглянули в «Черное сомбреро». Попросту не знали, что порядочные люди обходят это место стороной.
Впрочем, судя по всему, трое из четверых, молодые сильные парни, сами не отличались высоким происхождением, а пожилой умный мужчина, как выяснилось в коротком разговоре, врач, держался с ними запросто как с равными. Покуда сеньор Ортега столковывался о цене и комнатах с этим человеком, который назвался Джоном О’Рейли, смуглый великан, рыжий крепыш и светлый маленький юноша вовсю обменивались с девушками короткими фразами на ужасном бланкийском. Каролина кокетливо наматывала на пальчик темный локон, а Кончита немилосердно стреляла глазками в каждого из путешественников. Скуластым лицом и прямыми черными волосами она пошла в мать-роху, и ее пылкий нрав частенько удивлял корнильонцев, привыкших к непроницаемым лицам местных жителей.
Но, разумеется, северяне ничего не ведали об этих тонкостях, и просто отвечали сердечными улыбками на приветливые улыбки сестер. Да и сам отставной полковник невольно улыбался, глядя на по-детски доверчивую, смешную из-за незнаниями гостями языка, и безумно искреннюю беседу.
Вскоре Кончита догадалась-таки предложить парням тортилью, а расторопная — при ее-то росте! — Каролина живо принесла кофе. Джон О’Рейли тоже с удовольствием согласился попробовать местный напиток, да и сам сеньор Ортега не отказался от лишней чашечки.
День обещал быть не только жарким, но и солнечным.
====== Интерлюдия 2. Очарованные ======
Мама рассказывала, что, когда мы были совсем маленькими, она не раз засыпала раньше Милоша и Али и уж точно раньше меня под свою собственную сказку. Вот и сегодня: в тепле и покое приюта дедушки маму сморило на середине истории, и она спит, удобно пристроившись на моем плече. А меня после всего приключившегося за последние дни сон не берет. Луна едва пошла на ущерб, и ее света хватает, чтобы озарять крошечную комнатку и серебрить волосы мамы. Раз уж ты так и не закончила сказку, родная, можно я придумаю ее за тебя?
Можно я представлю себе, что твои седые волосы на самом деле сотканы из волшебных лунных нитей, а черные тени на подушке — это локоны папы? Можно я помечтаю о том, что бражник, который влетел в распахнутое настежь окно, зашифровал в рисунке на своих крыльях послания от Али и Милоша, и в них только самое доброе и хорошее? За стеной слышен храп дедушки Богдана, а прохладный ветерок — это же поцелуй дедушки Рашида, правда? Ты улыбаешься во сне, а значит, мои мысли — не такая уж и фантазия.
А завтра, когда ты проснешься на рассвете, я все-таки расскажу тебе о настоящем чуде. Мы с тобой каждый раз удивляемся, встречая таких, как Марта. Тех, кого и гнут, и ломают, но никто не может растоптать их внутреннюю красоту. Герда и Арджуна. Над ними издевались по-разному и с одинаковой изощренностью, но как улыбался волчонок нынче вечером за общим столом, как умеет улыбаться — если захочет, конечно, сволочь — мой командир!
Но я надеюсь, что однажды ты завершишь сегодняшнюю сказку. Вернее,
вы. Ты честно призналась: в голову ничего не приходит, а потому ты передавала мне своими словами неоконченную балладу Марлен. И мне очень-очень интересно, так какой же самый прекрасный на свете звук?Кажется, сегодня, когда ты брал меня в первый раз будто в последний, ножкой кровати зацепило сундук, в котором я храню драгоценный ультрамарин. Иначе как объяснить то, что весь мир залило синим? Мир цвета твоих глаз, а я сумасшедший, Марчелло. Потому что поверил одной из переведенных тобой легенд, расцвеченной лазурью, саорийской синью, бирюзой, усыпанной лепестками васильков и лаванды, потому что в теории ну конечно же знаю: любимый человек не может и не должен затмевать собой все. Потом, когда-нибудь, на рассвете, придет и практика, но сейчас — ты, спящий, затихший звереныш, такой ручной и смирный в моих объятиях. Откуда ты дикий такой взялся, городской книжный мальчик?
Но там, на горизонте твоей сказки, бирюза, подсвеченная солнцем, становится зеленой-зеленой и свежей, как ясная улыбка мамы, и сумрачной, как отпечаток леса на радужках глаз дедушки Богдана, и душистой, как чай, которым мы обожаем запивать пахлаву. Саорийские истории тоже тягучие и сладкие, ты знаешь, это все из-за меда. Хочется верить, что гречишного меда, темного, нежного — Милош, братишка, где ты? Манящего, теплого — а у папы были невероятно теплые руки. Марчелло, тебе нравится пить чай из глиняных чашек? Однажды я расскажу тебе, что глина впитала в себя живую ласку моего Саида и мертвую ласку моего дедушки Рашида. Марчелло, еще чуть-чуть, и ночная синь уступит место голубому, а сегодня или завтра наконец-то вернется Хельга. Ну вот, я же говорил, что стал сумасшедшим!
Послезавтра, через неделю, через месяц будет короткая схватка, тяжелая драка, а то и настоящая бойня, но это потом и все равно ведь рядом с тобой. А сейчас и всегда, Марчелло, безумного художника тянет в вечность, навсегда мир останется синим-синим. Ненасытный звереныш, может, ты все-таки распахнешь свои глаза прежде, чем раскроешь меня перед собой?
На моей подушке внезапно обнаруживается вторая подушка, поменьше, понаглее и полосатая. Баська, и где прикажешь мне спать? Осторожно пристраиваю свою голову с краю, а Шеннон и Дик хихикают и шепотом решают, кто же из нас двоих все-таки хозяин? На самом деле я и сам склонен думать, что хозяин — она, этот пушистый деспот. Наш хозяин, сеньор Ортега, ласково зовет свою сестру Изабеллу la diablesa. Баська, тебе бы тоже подошло это имя, хотя ты здорово уступаешь в пылкости сеньоре, ее дочке и племяннице.
Впрочем, по сравнению с половиной здешних жителей, корнильонцев, и Саид бы показался ледяной статуей. А Али сошел бы с ума, пытаясь зарисовать их портреты. В самом деле, кто бы из них согласился позировать без движения дольше пары секунд? Зато рохос пришлись бы ему по нраву. Вот уж чьи непроницаемые спокойные лица буквально просятся в подполье!
Ребята на соседних кроватях еще ворочаются с боку на бок, привыкая к новому месту, а я как-то вдруг проваливаюсь в сон и открываю глаза, разбуженный пением птиц на рассвете. После безмолвия Драконьих земель с непривычки оглушает. Удивительно. Я нахожусь за много месяцев пути от лагеря, а такое чувство, будто вот-вот меня поцелует мама. Откидываю легкое одеяло, подхожу к окну, наивно надеясь на чудо... И чудо происходит! В комнату впархивает черная с белой каймой на крыльях бабочка. Дотрагиваюсь до кожаного шнурка на лбу. Смотрю в сад сквозь прорези в широких темно-зеленых листьях. С добрым утром, родные!
Кончита и Каролина — тоже ранние пташки — смеются где-то на террасе и, кажется, шутливо переругиваются с попугаем. Похожий на разбуженную не в то время суток сову Джон что-то сосредоточенно высматривает в траве. Это сказка, или я и в самом деле дома?
И далась ей эта баллада? А ведь начала сочинять ее просто так, как очередную в длинной веренице ярмарочных песен. Поспорили как-то между собой соловьиные трели, переливы арфы, журчание ручья, шелест листьев, звон золотых монет, голоса детей и еще чего-то там... продолжать можно долго, в общем, поспорили они, кто из них очарует больше случайных путников, встреченных на дороге. И с чего вдруг Марлен захотела закончить эту историю не привычной шуткой, а всерьез? Отыскать бы теперь тот самый звук...