Мать ветров

Ветер стих, и теплый воздух наполнял пряный аромат ночной красавицы, который сплетался с волнующим, непривычно близким запахом чистого мужского пота. Обжигающие руки мягко скользили по ее талии, выше, деликатно, не касаясь груди, ниже, по бедрам, не дотрагиваясь до сокровенного. Спрашивая, изучая. Кончита робко провела пальцем по тыльной стороне ладони Милоша. Ох, неужели можно? Чуть шершавая, грубоватая кожа, едва различимые в полумраке голубые змейки вен.

— Милош, — а как удивительно подходит его имя для того, чтобы шептать его в черной тишине.

Вместо ответа — уверенное прикосновение губ к ее шее. И сзади... Это оно? Вот то горячее, большое, пугающее, твердое — это оно и есть?

Кончита недоверчиво обернулась. От своих подружек-рохос, соблазненных, а то и вовсе изнасилованных постояльцами-корнильонцами, она знала, что когда член у мужчины становится таким, его уже не удержать. Набросится, повалит, ворвется, ругаясь, целуя, больно наматывая на кулак косы, и между ног появится как будто кровавая рана. Потом, конечно, не во второй и не в пятый раз привыкнешь, даже приятно порой бывает. Но главное — в страсти мужчина слеп и неудержим.

К счастью, кроме этих ужасных историй, девушка слышала и добрые рассказы, прежде всего — тети Изабеллы. Та овдовела много лет назад, а до сих пор вспоминала своего мужа с бесконечной любовью.

Нет, но все-таки... Шалея от собственной смелости, Кончита накрыла ладошкой то, что мгновение назад упиралось в ее бедра. Да что ж ты творишь, el diablo, надо прочь бежать, когда мужчина хочет! Но рядом с тобой — не страшно...

Тяжелые руки легли на ее плечи, и роха вскинула голову — чтобы тут же встретиться взглядом с искрящимися смехом глазами чужестранца. Сама прыснула. Действительно, взрослые парень и девушка, оба прекрасно понимают, что происходит, а исследуют друг друга будто младенцы новую игрушку.

— Каролина. Ждать, — со вздохом сожаления напомнил Милош. Конечно, скоро сестра хватится ее, переживать будет. — Ma~nana?

— Молодец, — тоном гордой за своего остолопа учительницы сказала Кончита. — Ma~nana.

Мельта оказалась еще молоденьким, но уже опасным растением с жесткими мясистыми листьями и острыми — клинкам на зависть — шипами. Собор на главной площади, высокий, величественный, открыл чужестранцам свои двери, но простые матросы жались вместе с рохос и бедняками-корнильонцами в тесном закутке, под хмурыми взглядами служек не решаясь пройти дальше, между изваяниями святых, в разноцветные полосы света, что лился сквозь витражные окна-розы, к позолоченному мечу — символу оружия, которым убили святого Аурелиано, пророка и мученика. Огромные мохнатые пауки постепенно перестали пугать путешественников, и местная пища все реже грозила прорваться на волю — спереди или сзади — в самый неподходящий момент.

С языком они постепенно осваивались, а за четыре дня после Дня мертвых Милош и сам стал своего рода учителем. Он обучал Кончиту языку прикосновений, и девушка с радостью постигала новую для нее премудрость. Нет, они не снимали одежды и даже ни разу не поцеловались, но оба по взаимному молчаливому согласию никуда не торопились. Было особое очарование в том, чтобы с каждым днем все лучше понимать слова и прикосновения человека, совсем недавно чужого и далекого.

На пятый день вечером матросы, вымотанные работой на стройке и на каравелле, ввалились в гостиницу и с жадностью набросились на тортилью и бобы, приправленные чили, который пугал их с каждым днем все меньше и меньше.

Вдруг в соседнем помещении, где сеньор Ортега принимал постояльцев, раздался какой-то шум. Злые громкие голоса, удар будто об дерево. Двери обеденного зала рывком распахнули, и в помещение ворвалось пятеро корнильонцев. Четверо явно принадлежали к высшим сословиям, пятого можно было принять и за ремесленника, и за крестьянина с плантации, и за вора. Следом медленно, неестественно спокойно вошел сам сеньор Ортега.

— Он, — бедняк-корнильонец ткнул пальцем в сторону Хуана, который невозмутимо чинил лавку.

— Встать! — рявкнул один из богатых, по виду и уверенным движениям самый главный.

Рохо неторопливо, с достоинством положил на пол молоток, и поднялся на ноги. На смуглом бесстрастном лице не было и тени тревоги.

Зато лица Кончиты и Каролины, которые прибирали один из столов, аж посерели.

— Вон, — презрительно бросил главный и указал Хуану пальцем на дверь. Он добавил еще несколько слов, которых матросы не разобрали.

Часть постояльцев-корнильонцев с глумливым гиканьем повскакивала со своих мест и рванула на улицу. За ними проследовали изумленные матросы, сеньор Ортега и его девочки. Из сада показалась сеньора Изабелла и двое рабочих-рохос.

На улице Хуана повалили на землю и принялись охаживать ногами — по бокам, лицу, голове, как попало, лишь бы побольнее. Из потока брани Милош уловил слова «убийца» и «basuro» *** — последним частенько награждали рохос на улицах. Никого, похожего на представителей власти, ничего, хотя бы отдаленно напоминающего суд, разбор доказательств, хотя бы нелепых — о чем не забывали даже жрецы Пламени в Грюнланде, даже когда собирались сжигать чародея. И тут же — спокойные, бледные лица всех членов семьи Ортега. Милош перехватил взгляд Кончиты. Едва заметно попытался выяснить: вмешаться? «Нет», — так же, глазами и скупым движением руки ответила девушка.

Из толпы, которая потянулась во двор «Черного сомбреро», глядели разные лица. Злорадные, горестные, испуганные, развеселые. Рядом с Милошем оказалась старая роха с седыми растрепанными волосами. Она все бормотала что-то под нос, и юноша уловил только повторяемое «святой Камило». На старуху рявкнул главный из четверки корнильонцев. Та вымученно заулыбалась и торопливо заговорила, громко, ясно: «Святой Аурелиано, святой Аурелиано».

А потом Хуана повесили. Тут же, во дворе, на ветке дерева. Повесили плохо, неумело, он еще долго дергался в петле прежде, чем замереть навсегда. Те, что пришли за ним, напоследок пнули безжизненное тело, один из них отрезал обе кисти рохо, а зеваки, кажется, и не собирались расходиться. Семья Ортега в полном молчании вернулась в дом.

Отставной полковник Хорхе Альберто Ортега пил по-черному в обществе Джона О’Рейли. Сеньора Изабелла напоила дочь тем успокоительным, которое ей дал судовой врач, уложила своего измученного ребенка спать и присоединилась к брату. Но перед этим она заглянула в комнатушку к племяннице — убедиться, что та, по-прежнему спокойная, не проронившая ни единой слезинки, находится под надежным присмотром Милоша.

Нет, не так он хотел оказаться в маленькой девичьей спаленке. Не так он хотел обнимать Кончиту, всегда подвижную, живую, а нынче будто заледеневшую, безмолвную.

Прошло два или три часа после того, как повесили Хуана. В гостинице все шло своим чередом, хозяин и его женщины вели себя как ни в чем не бывало, и только когда последние постояльцы разошлись по своим номерам, они дали волю своим чувствам. Кто как умел.

— Когда? — решился нарушить жуткую тишину Милош и жестами показал, мол, когда хоронить. Тело Хуана ведь по-прежнему висело во дворе.

— Ma~nana, — глухо ответила Кончита.

Комментарий к Часть II. Вихри. Глава 1. Милош. Завтра * melt (науатль) — агава. В этом мире мельта во всем похожа на агаву (внешний вид, жизненный цикл, применение), кроме способа распространения семян. Белые шарики мельты — это фантазия автора.