Мельничиха из Тихого Омута
Шрифт:
– Ничего, со своей совестью я по этому поводу договорюсь, - ответил он.
– Какой вы добрый и сердечный человек...
– И не говорите, хозяйка, - покаялся он, снимая шапку перед тем, как зайти в дом, - вот подумаю о своей сердечности, и сам плачу от умиления.
Глава 13. Любовь и блинчики
Думаю, если судья и плакал, то только крокодиловыми слезами. Но вслух я этого не сказала, потому что вряд ли господину Кроу было что-то известно о крокодилах. Получу ещё новые обвинения в
Форель пролежала с укропом и солью около шести часов, и когда я достала её, нежное мясо уже пахло пряно и чрезвычайно аппетитно. Если бы я готовила рыбу только в соли и пряностях, потребовалось бы около суток, но когда добавляется пшеничное вино - это совсем другое дело. Такую рыбу можно есть уже через час. И она будет ничуть не хуже той, что пролежит день в рассоле.
Жонкелия уже пришла в себя, забрала чашку с луковыми питами и отправилась следить за работниками, угощать клиентов и принимать от них плату. Выглядела она, может, мрачноватой... Но когда мамаша Жо была радостной?
– Вы ей сказали?
– спросил судья, уже привычно усаживаясь на лавку, за стол.
– Сказала, - уклончиво ответила я.
– Но давайте хотя бы во время еды не будем ни об утопленниках, ни об убийствах.
– Хорошо, - судья был на удивление сговорчив.
– А за что Амбруаз отсыпал вам золотых?
Нет, определённо - по способности заводить разговор на неудобные темы господин Кроу был в передовиках. Нельзя про утопленников - хорошо. Он будет расспрашивать про графа. Но в этот раз его дотошность меня не испугала, а позабавила.
– Да что вы никак не уймётесь?
– спросила я с притворной суровостью.
– Граф уехал, а вы остались. И только вы сейчас попробуете самых вкусных блинчиков на свете, приготовленных по рецепту моей бабушки.
Судья как-то странно посмотрел на меня и хмыкнул.
– Чем хмыкать, - сказала я, потому что хмыканье мне очень не понравилось, - вымойте руки. Вы только что утопленника этими самыми руками трогали.
– Мы же решили, что не будем об этом, - не остался он в долгу, но поднялся и пошел к умывальному тазу.
– А вы так и не ответили. Золотые ведь вам граф не за красивые глаза дал?
Красивые глаза! Мамашу Жонкелию удар бы хватил. Она ведь сказала, что у меня глаза -как у крота.
– Так вы мне ответите или нет?
– начал терять терпение судья. Он с таким рвением тер ладонью об ладонь, что я совсем некстати припомнила об Отелло.
Некоторые предпочитают совершать убийства чистыми руками.
Фу! Какие глупости лезут в голову!
Я решила не провоцировать господина Кроу и сказала, разбивая в миску одно за другим три яйца:
– Вот, хочу перебази... переделать мельницу из крупорушки в фабрику по производству бумаги. Думаете, выгодное дело?
– Бумага?..
– Кроу вытаращился на меня.
– И как вы собираетесь её делать? Украдёте секрет изготовления у испанцев?
Подсыпая во взбитые яйца щепотку соли и подливая воды, я тянула с ответом. Светочка, ты опять ляпнула что-то совсем не то. Давай, поведай миру, что сирота-вдова-мельничиха раскрыла секрет изготовления бумаги. Да тебя точно сожгут, как ведьму, и пепел закопают.
– На самом деле, - сказала я, таинственно понизив
голос, - граф разузнал кое-что. Теперь попробуем применить его знания на опыте. Так что, дело стоящее? Как вы считаете?– Зачем вы спрашиваете у меня?
– он вытер руки и уселся обратно за стол.
– Вы ведь всё уже решили, хозяйка, не так ли?
– Да что же вы злитесь, - удрученно сказала я и подсыпала муки, замешивая тесто, а потом добавила немного соды, загасив её винным уксусом.
– Наверное, голодный - поэтому и злитесь. Но сейчас вы подобреете, это я вам обещаю.
Он опять хмыкнул, показывая, как в это верит. Но когда я обмазала сковороду кусочком сала, и на тарелку плюхнулись блины из первой партии - тонкие, ноздреватые, в которые так и хотелось поскорее завернуть ломтики малосольной форели, густо обсыпанной укропом, судья забыл хмыкать и набросился на угощение, будто не ел неделю, а я спасала его от голодной смерти.
– А вы с графом не очень ладите?
– подбросила я вопрос, подавая к столу очередную порцию горячих блинов.
Как раз закипел чайник, и я заварила чай из земляничных и смородиновых листьев, налив в плошечку мёда.
– Хотел бы я посмотреть на того, с кем Амбруаз ладит, - судья не отказался и от чая, а блины поглощал, словно завтра не должно было наступить.
– Господин Закхей у него в любимчиках, говорят, - я вылила на сковороду остатки теста и подсела к столу, наливая чай и себе, и подхватывая блинчик с кусочком рыбы.
Больше всего мне сейчас хотелось нормального черного чая - сладкого, с сахаром, а не с медом, и с долькой лимона, если уж совсем мечтать. Но о таком, и правда, приходилось только мечтать. Впрочем, форель тут была вкуснее, чем в моем мире, и я уничтожила блин за несколько секунд, не отставая от судьи.
– В любимчиках!
– Кроу с сожалением посмотрел на оставшуюся стопочку блинов, отставил кружку и достал платочек, промокнув губы и вытерев руки.
– То-то он этому любимчику так по уху съездил, что чуть шею не свернул.
– Это он любя, - подсказала я.
– Сильно сомневаюсь. А вам, хозяйка, я бы посоветовал держаться от дорогого Амбруаза подальше. Пусть даже он и отсыпал вам золотых. Не понять за что.
– А что случилось с вашей женой?
– заботливо поинтересовалась я и не ошиблась - это подействовало на судью, как укол иголкой.
Он так и подскочил, а потом процедил сквозь стиснутые зубы:
– Мы развелись.
– Понятно - почему, - вздохнула я с обманной кротостью.
– У какой доброй женщины хватит сил терпеть такого ворчуна, как вы?
Определенно, я попала по больному месту, потому что теперь цыганские глаза смотрели на меня, как на лошадь, которую никак нельзя украсть.
– Что?
– спросила я, прикинувшись удивлённой.
– Или это она во всём виновата?
– Вы...
– он наклонился ко мне через стол, и желваки так и заходили.
– Вы... ваши...
– Мои блинчики - то что надо?
– подсказала я ему.
– Да и рыбка удалась, верно? Хотите заверну вам с собой? Поужинаете.
Разумеется, он хотел сказать что-то другое, но эти блинчики. Ах, эти блинчики! Да ещё и жирная форель так соблазнительно блестела промаринованным бочком.