Мельничиха из Тихого Омута

– С чего бы?
– парировала я.
– Чтобы через год вы предъявили их по новой? Точной даты-то на расписках нет.

– Вы нас в мошенничестве обвиняете?
– гончар сжал кулаки, плотники тоже заволновались, но рядом находились нотариус, Квакмайер и шорник, и до потасовки дело не дошло.

– Не обвиняю, - ответила я, примиряющее.
– Просто защищаю свои права. Кто знает, кому в руки попадут эти расписки?

Кредиторы приготовились спорить, но нотариус принял мою сторону.

– Дама права, - сказал он важно.
– Новый договор составлен, теперь расписки утратили силу. Они вам не нужны, судари мои.

– Тогда их надо уничтожить!
– выпалил гончар.

Он так и смотрел на мой красный корсаж, но вряд ли с сексуальными намерениями. Жадность - вот что было в его взгляде. И жадность была вовсе не к женским прелестям.

– Они останутся у меня, как память о покойном муже, - заявила я холодно и для верности прижала ладонь к краю корсажа.

– Это её право, - поддакнул нотариус.

– Это глупо!
– возмутился гончар, и товарищи его поддержали.

– Совсем нет, - усмехнулась я.
– Если вдруг кто-то предъявит новую расписку о долге моего мужа, мы сможем сличить почерки. Я всего лишь бедная наивная женщина, которую так легко обмануть. А с этими расписками обмануть меня будет труднее.

Гончару пришлось отступить, и он что-то прошипел сквозь зубы. Я была почти уверена, что он сказал «ведьма». Когда кредиторы удалились, нотариус вручил мне мою копию договора, я расплатилась за услуги, и в сопровождении Квакмайера и шорника покинула здание нотариата.

– А вы там были молодцом, - похвалил меня Квакмайер посмеиваясь и подкручивая ус, когда мы уже подошли к повозке, которую охраняла Сюзетт.
– Не хотите подработать у меня коммивояжёром? Плачу по две серебряные монеты в месяц и пять процентов от каждой сделки.

– Благодарю, хозяин, - ответила я ему в тон, - но у нас с графом Фуллартоном намечается одно выгодное дельце, и я не могу распыляться.

– Дельце?
– сразу навострил он уши.

– И крайне выгодное, - я таинственно понизила голос.
– Но он просил меня молчать, и -простите меня!
– я не скажу больше ни слова.

Шорник забрался в повозку, но я не спешила забираться следом за ним.

– Вы не с нами, хозяйка?
– спросил Квакмайер, садясь рядом с дочерью.
– Мы на рынок, буду покупать товары и по вашему списку. Сможете выбрать то, что вам нравится.

– Полностью полагаюсь на ваш вкус, - широко улыбнулась я.
– У меня кое-какие дела в городе, поэтому встретимся на площади, возле ратуши. Во сколько мне быть там?

– Э-э...
– Квакмайер мысленно прикинул время, - давайте в два часа.

– Буду непременно, - я приветливо кивнула Сюзетт и отправилась разыскивать кузнеца.

Кузницу я нашла довольно быстро, даже не слишком заплутав, и сделала заказ - две прямоугольные сетки из тонкой, но прочной проволоки, с мелкими ячейками, размером локоть на полтора.

– И припаяйте в самом низу решетки вензель, - попросила я.
– С моими инициалами. Что-нибудь покрасивее, с завитушками.

– Решили поставить решётки на окна?
– спросил кузнец.
– Но лучше сделать ячейки покрупнее, иначе будет слишком темно в комнате.

– Это для чулана, там свет ни к чему, - заверила я его, заплатила задаток и отправилась к кожевнику, чтобы купить самого хорошего мездрового клея.

Конечно, в бумажном деле лучше бы пошел рыбный, но я не знала, смогу ли сделать его своими силами, поэтому решила не рисковать.

К двум часам я была уже на площади, с куском клея в холщевине и с вафлей в руке. Квакмайеры подъехали на гружёной до бортов повозке, шорник был немного навеселе, я уселась рядом с Сюзетт, и мы покатили в Тихий Омут.

– А что у вас тут за дела, хозяйка?
– вежливо спросила Сюзетт, которую я щедро угостила вафлей.

– Занимаюсь благоустройством дома, - ответила я небрежно.
– Зима, знаете ли, близко. А у нас все окна повыстеклены.

– Стёкла дорого стоят, - заметил лавочник, лениво понукая лошадей.
– Но дороже обойдется доставка. Дорога у вас на мельнице - ну и дорога!

– Граф пообещал спонси... оплатить постройку дороги, - приврала я, потому что граф ещё ничего точно не обещал. Обещал только посмотреть мою смету по расходам.

– Фуллартон?
– недоверчиво переспросила Сюзетт, глядя на меня широко распахнутыми глазами.
– С чего это господин граф так расщедрился?

– Я же тебе говорил, что у хозяйки язычок как надо подвешен, - добродушно засмеялся её отец.
– Слышала бы ты, как она у нотариуса говорила. Как курочка цокотала, без запинки.

Мы с Сюзетт одновременно оглянулись на него.

Опять эта курочка. С чего бы Квакмайер заговорил о ней?

– Отец говорит, вы забрали расписки у этих гадких мастеровых, - Сюзетт снова посмотрела на меня, похлопав ресницами.

– Отчего же они - гадкие?
– медленно сказала я.
– Просто люди. В их глазах гадкие те, кто вовремя не отдают долги.

– Ну да, вы правы, - виновато засмеялась Сюзетт.

Нет, определённо - рот у неё и правда был широковат. Всё хорошо, только рот немного портил красоту.

Мы выехали на лесную дорогу, когда позади раздался бешеный перестук копыт.

– Кто там ещё летит?
– недовольно сказала Квакмайер, сворачивая к обочине.
– Тут как раз поворот - и столкнуться недолго.

«Лошадиное ДТП, - подумала я про себя.
– Виновный промчался на красный свет. А, простите, светофор как раз не работал. То есть, светофора и в помине не было».

Лавочник оказался предусмотрительным, потому что если бы он продолжал ехать посредине дороги, столкновения точно было бы не избежать. Из-за поворота вылетел всадник в чёрном на чёрном коне - судья Кроу!.. Он мчался так, словно его преследовала вся нечисть мира одновременно.

– Осторожнее!
– крикнул Квакмайер.
– Так и шею свернуть недолго!..
– но судья уже скрылся из глаз.
– Вот сумасшедший, - сплюнул лавочник.
– Куда он так летит? На пожар, что ли?

Я бы тоже не отказалась узнать, куда это так торопился наш судья, но промолчала, хотя путешествие сразу перестало быть приятным. Я ёрзала, сидя на мешке, набитом сеном, который служил сиденьем в повозке, и мысленно понукала лошадей быстрее переставлять копыта.

Честное слово, я бы пешком добралась быстрее!..