Мертвый мир - Живые люди

– Понять суть чужих страхов не может никто, потому что каждый по-разному относится к вещам, -игнорируя мои слова об отношении к оранжевым языкам, пляшущим этой ночью на темных трупах ветвей деревьев, Сурта лишь на секунду обращает внимание на человека, чья тень мелькает где-то рядом.
– Мы не знаем даже о причинах собственных волнений.

– А у вас есть тревоги, у этой группы они есть?- могло показаться, что я пытаюсь задеть или в чем-то обвинить подобным вопросом, но в действительности, интересовалась я, потому что хотела узнать. Это племя казалось мне свободным, и я хотела убедиться в этом, хотела узнать, в чем скрывается их свобода. Ведь, если человек боится, разве он независим?

– Все это было и в жизни неандертальцев, так почему же боязнь опасных вещей должна отсутствовать у нас?-не понимая причины моего вопроса, имея совершенно отличные от моих взгляды на мир, вопросом отвечает Сурта. В оранжевом свете пламени его кожа кажется еще более смуглой, а татуировка почти что оживает во мраке, когда предводитель сводит брови к переносице или массирует веки.

– И почему же вы живете, подобно этим самым неандертальцам, словно появились из давней древности? Почему не хотите найти кров, какой-либо смысл? Вы похожи на бездомных. – на констатацию данного факта взгляд Сурта четко, но печально отвечал, что весь мир для них – это дом. Впрочем, мне не хватало одного взгляда.

– На станции, где ты жила точно были люди, потому что такое место, с электричеством и запасами воды, не могли не замечать выжившие. Впрочем, как и мертвецы. Однако тот факт, что ты здесь одна, свидетельствует о смерти всех, кто был там. Говорит о разрухе и разрушении того крова, которым ты предлагаешь обзавестись нам. Я прав?

– Да, все до единого погибли. Никто не выжил. – я, кажется, не вспоминала об этом с того самого дня, как был заключён договор с новым контрактором. Я искала во всем повод для улыбки, и падение станции теперь не вызывало во мне чего-то ужасного и безумного. Внутри все было тихо, только отголоски гнева эхом доносились до мозга, о чем-то отчаянно пытаясь напомнить. Уничтожение «дома» я принимала как факт.

– Ты пыталась найти, искала следы?- голос Сурта вновь заставил меня отвлечься от пламени, которое будто показывало моменты из прошлого. Тогда все тоже было таким же оранжевым, охвачено таким же жаром и дымом.

– Нет, я просто знаю, что все мертвы, - протягивая первое слово данной реплики, я с неохотой, но все же оторвала взгляд от костра. Теперь на месте сухих веток остаются лишь угли, заставляя вожака племени вновь забросить новую порцию пищи для огненного питомца.

– Знаешь, или убедила себя в этом? – словно не веря моим словам, снова интересуется Сурта, поправляя накидку с драными дырами, натягивая ее на шею. Со стороны озера, окруженного скалистыми обрывами, доносится легкий, но прохладный ветер.

– Даже если убедила, то это легче. – внутри меня вновь говорит Джейн Макдафф, убеждающая меня когда-то, что знание лучше неведения. Как же она права. От того, что уверена, я не испытываю обманчивых надежд, позволяя себе думать, что у меня есть шанс вернуться к забытому прошлому. Мне легче надо всем смеяться, чем вновь возвращаться к рвущемуся наружу безумию, трясясь за чьи-то жизни.

– Вот поэтому, мы и не сидим на одном месте. – что ж, этот разговор был выигран Суртом. Мужчина, плавно переводя тему, ответил на мой вопрос, касательно их образа жизни и причин подобного. Теперь мне казалось, что в прошлой жизни предводитель был социальным человеком, правда татуировка на его лице, открыто кричащая о революционных мыслях, заставляла отмахиваться от своих предположений.

– Уверена, вы тоже теряли многих,- не веря в то, что в подобном способе выживания все так идеально, утвердительно киваю я, замечая очередную шмыгнувшую куда-то фигуру. Люди группы уже собрались отправиться на покой этой ночью, потому что завтра их ждала новая дорога. Впрочем, к подобному они привыкли.

– Да, но люди погибают малым количеством. Один-два, и это редкость, - не пытаясь расхваливать то, что создал он и его спутники, Сурт еле заметно кивает.- Живя «на улице», не имея даже мыслей о долгой безопасности, неосознанно учишься слышать предостережения самой природы.

Разговор был закончен, вопросы иссякли, как и сучья, которыми можно бы было накормить жадное пламя. Мужчина в накидке поднялся с земли, заросшей травой, говоря, что пойдет собрать веток и палок, оставляя меня одну у костра.

Люди уже ютились у стволов деревьев, – тех, что казались гигантами среди остальных –кто-то прижимался друг к другу, кто-то в гордом одиночестве сидел в стороне, скрываясь капюшоном от надоедливого света пламени, отбрасывающего тени. Были в племени и особые личности, которые не доверяли земле, перебираясь в воздух – они привязывали себя за пояс к стволу дерева, располагаясь на крупных ветках. Было бы у меня время, я бы научилась подобному «трюку», потому что однажды он уже мог мне пригодиться.

Тушка кроликов над огнем все никак не желала темнеть. Понимая, что просто сидеть на одном месте глупо, да и скучно, я поплелась к выходу из леса, в сторону голубого озера – куда, к слову, часто сваливались мертвецы с обрывов – привлекая редкие взгляды людей, пытающихся заснуть. Где-то близко раздавался стрекот цикад.

Здесь у воды, пускай она и была где-то внизу, я чувствовала холод, от которого отвыкла за длинные, теплые летние дни. Я совершенно забыла, что июньские ночи могут быть прохладными. Развязывая рукава бордовой толстовки, что служили одновременно и ремнем, я почти удрученно смотрю на грязную вещицу, потрепанную не столько временем, сколько моим отношением. Она растянута в плечах и груди, выцвела под весенним, а после и летним солнцем, запачкана пятнами, которые не отстирать в нынешних условиях, порвана. Да, последнюю дыру я кое-как зашила, признавая, что уроки в начальной школе по кройке и вышиванию были важными, но вид у толстовки был побитым. Таким затрепанным и убогим, что кровью сердце обливалось, стоило вспомнить, какой вещь была когда-то. Кофта выглядела ужасно, но я все равно знала, что никогда не выброшу ее. Она слишком много со мною прошла.

Натягивая толстовку – уже не такую теплую, как раньше – поверх посеревшей широкой футболки, я уверенно засовываю руки в карман, чувствуя, как кисти устали от вечной напряженности. Неожиданно, в районе живота, что-то мельтешит и копошится, щекоча кожу через майку. Удивленно я оттягиваю «горло» толстовки с капюшоном, а в следующее мгновение что-то врезается в мои губы. Это мотылек, что быстро дергает крыльям, пытаясь подняться в воздух. Я дергаюсь назад от неожиданности, словно это не насекомое, а какой-то ночной монстр, но, не удержав равновесия, валюсь с ног. Мир вокруг, кажется, резко переворачивается вверх тормашками, а после вновь останавливается, позволяя точно ощутить, что теперь я сижу – больно приземлившись задом –на скалистом обрыве, что ведет к реке, упираясь руками за спину.

Ночной житель быстро и часто машет крыльями где-то над моей головой, а после опускается на кончик носа, словно нуждаясь в отдыхе после «побега». Всего на мгновение, но тело пронзает что-то такое родное, что напряженные последние десять дней мышцы расслабляются, и нега растекается по телу. Мотылек, что заставил душу трепетать, а сознание усиленно стараться что-то вспомнить, тут же улетает, но ощущения, что он подарил, остаются со мной. Насекомое словно отдало мне часть чего-то знакомого. В голове мелькает только одна мысль: неужели мотыльки – вестники смерти? Вот только чужой или моей собственной?

Но я резко подскакиваю с каменистой поверхности, - стоит мне почувствовать шевеление извилин мозга –разрушая все попытки сознания вспомнить о прошлом. Мне не нужно все это! Это – мусор! Живи настоящим и не думай о том, что когда-то было, не думай о прошлом. Даже о будущем не думай, потому что все слишком относительно.

***

Я дремала у ствола дерева, что было ближе к костру. Первое время я не могла уснуть, просто наблюдая за искрами, что летели в небо, и голодными языками пламени. Когда я все же покинула реальность,- уступая место иллюзорным бредням, состоящих из воспоминаний-сон быстро кончился, будто не успел даже начаться.