Место третьего

Но нужно как следует надо всем этим поразмыслить и всё взвесить, прежде чем кидаться в неясную авантюру или отказываться. Главным образом, измерить степень риска по отношению к возможной выгоде. Что с этого получу я, я так пока и не услышал.

Вырвав из тетради листок, пишу: «А-11» , — оставляю на столе вместе с сотней йен за чай и ухожу, пока не вернулся Хидео. Сейчас продолжать разговор бессмысленно, раз ему нужен какой-то конкретный ответ уже сегодня. Да и не люблю я, когда меня загоняют в угол необходимостью срочного принятия решения. Лучше подумаю надо всем в спокойной обстановке, а потом он сам найдёт меня в игре. Если я ему действительно нужен — найдёт. Заодно и проверю, насколько нужен.

Уже на подходе к дому, понимаю, что тревожит меня и ещё что-то, помимо внезапного раскрытия личности моего преследователя. Что-то я хотел сделать и не сделал. О чём-то забыл. Ах да. О Соби…

Из окон четвёртого этажа льётся приглушённый свет, но за дверью — ни шороха, хоть я и, уже начиная терять терпение, стучусь по третьему разу. По Связи, что ли, его дёрнуть, чтоб за телефоном не лезть? Но когда на всякий случай проверяю ручку, дверь угодливо приоткрывается, словно её оставили незапертой специально для меня.

В квартире Соби удивительно тихо, только лёгкий бардак наличествует, что для глаза совсем непривычно. Бардак этот, правда, лучше обозвать творческим беспорядком. По покрывалу раскиданы карандашные наброски будущих работ, стол завален пачками невнятной макулатуры, а от центра комнаты к балконной двери по полу тянется неровная дорожка листов с абрисами, контурами, подчёркиваниями, перечёркиваниями и прочими полухудожественными символами. Как будто Соби начинал что-то рисовать, тут же останавливался, сам же себя правил торопливыми заметками и жирными линиями, а потом бросал лист и хватался за следующий.

Я медленно ступаю вдоль «дорожки», попутно разглядывая эти пробы карандаша, пока не упираюсь в стекло. Отодвигаю балконную дверь. Агацума устроился на полу, вытянув одну ногу, на колене второй — пачка пока не испорченных листов, верхний из которых в данный момент подвергается жестокой правке. В зубах торчит сигарета, на светлых волосах чернеет ободок наушников.

— Сэймей? — Соби снимает наушники, попутно гася окурок в стоящей на полу пепельнице.

— У тебя дверь открыта.

— Знаю. Я надеялся, что ты придёшь, и не стал запирать.

Я становлюсь предсказуемым, да?

— Сделаю тебе чай.

Соби встаёт, проходит к кухонной стойке, не обращая внимания на шуршащие под ногами листы, и включает чайник. Я устраиваюсь на стуле.

— Что это за мусор?

— Готовлюсь к сессии. Рисунок на свободную тему — самое сложное. Не могу решить, что рисовать.

— Кризис фантазии?

— Сэймей, вдохновение — не поезд, по расписанию не приходит.

— Вдохновение… — фыркаю я. — Его не бывает в природе. Это всего лишь желание и готовность что-то сделать.

— Для творческого процесса одного желания мало.

О, ну да, конечно! «Творческий процесс»! Да вы только посмотрите…

— Рисование нельзя назвать творчеством, — возражаю я, принимая у него чашку. — Это же просто-напросто математика. Расчёт пропорций, размеров там, цвета… и воображение. Короче, почти как поединок в Системе. А в Системе ты недостатком фантазии вроде бы нечасто страдаешь.

— В Системе… я только рисую. Тематику картины выбирает Жертва.

— Тогда рисуй к экзамену апокалипсис. Думаю, у тебя убедительно получится.

— Интересный вариант, — Соби хмурится, на полном серьёзе обдумывая моё предложение. — Стоит попробовать.

— Мне не нужно приказывать, чтобы ты больше не появлялся у моей школы? — уточняю я.

— Нет, Сэймей. Я всё понял. Прости. Но… могу я спросить?

— Спрашивай.

— Твой брат… он Жертва?

Невероятно хочется Агацуму заткнуть и напомнить про его место, с которого не положено вякать ничего про мою семью, но… Надобность получить окончательный ответ пересиливает.

— Ты что-то почувствовал?

— Ммм… — Соби прячет улыбку за чашкой. — Не могу сказать, что я почувствовал воздействие… Но он источает Силу. И это не загрузочное поле, как у Бойцов. Твой брат точно системный. Раз не Боец, значит, Жертва.

Я задумчиво киваю. Вот и последнее, самое, пожалуй, надёжное доказательство.

— Не приближайся к нему. Он не должен больше тебя видеть.

— Хорошо, Сэймей.

— Итак, — говорю я, допивая чай. — Теперь можешь сказать мне всё, что хотел сказать днём.

— Хотел поздравить — только и всего.

Покопавшись в сумке, Соби достаёт тот свёрток, который я уже видел у него в руках, и протягивает мне.

— Что это?

Он не отвечает, и мне ничего не остаётся, кроме как взять подарок и разорвать обёртку.

Никакой интриги. Это ежедневник в тёмно-синем добротном переплёте, пахнущем кожей. А судя по отсутствию каких-либо штампов и названий на крайних страницах, работа ручная. Хорошая вещь.

— Годно. Полезно, — резюмирую я, убирая его к себе. — Но впредь воздержись от подобных жестов.

— Я только хотел…

— Без дискуссий, Соби.

— Ты не любишь получать подарки?

— Не хочу их получать от своего Бойца. Это неправильно.

— Прости, если задел тебя.

Соби снова берётся за чашку, пытаясь сделать вид, что ничего не случилось. Но я-то вижу, какая у него физиономия сделалась. Как у ребёнка, притащившего маме пластилиновую кошку собственной лепки, — а его не похвалили.

— А у меня для тебя тоже кое-что есть, — ставлю на кухонную стойку ненавистную серую коробочку, на которую Соби косится уже с недоверием.

Но я сегодня и сам без сомнительных сюрпризов. Соби разворачивает коробочку к себе, читает название, и на губах мелькает невнятная ухмылка.

— Спасибо. Тебе не стоило…

— А я бы и не стал, — прерываю я, вставая. — Мама подарила, но мне без надобности. Подумал, лучше, чем выбрасывать…

Соби не произносит ни слова, и пока я иду до двери, и пока обуваюсь, и даже когда уже выхожу за порог.

— Сэймей, — вдруг окликает он, будто вспомнил о чём-то, — у тебя самого через месяц сессия в Гоуре.