Место третьего

«Плоть и кровь и первый поцелуй…»

Ну да, совсем как применение заклинания Любовь перед битвой в Системе.

Я делаю несколько глотков чая — хороший, кстати, чай; Соби устраивается на полу, прислонившись спиной к стене.

— Соби, — начинаю я. — Не знаю, на что ты рассчитывал, но я не намерен играться в Систему. Наши поединки — это жестокие состязания.

— Но не обязывающие отнимать жизни у противников.

— Не перебивай меня. Я буду отнимать их тогда, когда захочу. А ты будешь подчиняться тогда, когда я скажу.

Он отводит глаза и качает головой.

— Я не собираюсь выглядеть слабаком только из-за того, что тебе не хочется мараться, Соби.

— Сила подтверждается не возможностью убить, а решением помиловать.

Как интересно. Что-то примерно в таком же ключе я говорил Хироши по поводу отношений в паре. Вот только моя сила по отношению к Бойцу и по отношению к врагам — две большие разницы.

— Не разводи демагогию. Я пришёл не за тем, чтобы обсуждать с тобой моральную сторону вопроса убийства. А чтобы раз и навсегда вбить в твою голову одну элементарную вещь. Ты её наверняка и сам понимаешь, только пока не чувствуешь. А я хочу, чтоб прочувствовал.

«Положите мне в руки лезвие» , — льётся из колонок.

Я встаю, подхожу к Соби. Он смотрит на меня с тревогой, задрав подбородок.

— Ко мне, — велю я, похлопывая себя по бедру.

Он недоумённо моргает один раз, но послушно встаёт на колени рядом со мной, опуская голову.

— Это не наказание, Соби. Но слушай внимательно.

Я обхожу его со спины, вынимая из кармана то, что принёс. Его плечи напрягаются.

— Ты умеешь подчиняться — это я знаю. Но мои приказы выполняет пока только твоё тело, а этого недостаточно. Не забывай о том, что и твоя душа, и твой разум — всё принадлежит мне. У тебя не должно быть лишних сомнений или ненужных вопросов — даже обращённых к себе, — когда я отдаю приказ. Тебе вообще не полагается думать о смысле и цели моего приказа — только о том, как его лучше выполнить.

«Я кричу: ты ничто», — от души надрывается певец.

Да, всё верно.

— Без меня ты никто и ничто, Соби. Только я наполняю смыслом твоё существование, — вот тут я немного припускаю нить Связи и делаю уверенный посыл: поскольку в ближайшие недели две сражаться я не планирую, Силы мне сейчас не жалко. — Смирись уже наконец с тем, что в одиночестве ты из себя ничего не представляешь. Только рядом со мной ты живёшь; только пока я рядом, у тебя есть цель; только будучи моим, ты представляешь из себя хоть что-то.

«…Мы сиамские близнецы», — таинственно подсказывает мне голос из динамика.

Тебе поэтому так нравится эта песня, Соби? Но нет. Это же просто самообман. Мы крепко — о, очень крепко! — связаны с тобой. Но не как близнецы. У нашей связи другое значение, когда же ты поймёшь это не только головой?

— Перестань думать о себе как о человеке. Можешь тешить себя этой иллюзией в свободное время, но когда ты со мной… Запомни, Соби. Ты — всего лишь моё оружие. Ты пистолет в моей руке. Спускаю курок я, а ты просто стреляешь, не сомневаясь, не колеблясь и не задавая вопросов. Как собака, Соби. Ты — моя собака. Так что выполняй команды, не тявкай и не задумывайся. Думать буду я.

Я тяну его за волосы, заставляя слегка запрокинуть голову, набрасываю на горло ошейник и затягиваю на шее. Накрепко застегнув, обхожу Соби, чтобы полюбоваться спереди.

Ошейник широкий, чёрный, кожаный, с металлическими заклёпками — специально в магазин для животных зашёл по пути сюда. И главное, Соби он… идёт. С цветом одежды, во всяком случае, гармонирует.

Соби осторожно касается толстой кожи, ощупывает с точно таким же видом, с каким в своё время трогал свежевырезанные буквы Имени, и поднимает на меня больной, почти неверящий взгляд.

— Не смотри на меня так, Соби, — качаю я головой. — Если немного пораскинешь мозгами, поймёшь, что я сделал тебе очень полезный подарок. Так что… — я усмехаюсь, — с днём рождения.

«Всё разбивается на части, разрывает меня изнутри…» — завывает певец из колонок уже, наверное, раз в четвёртый, если не больше.

Я подхожу к ноутбуку и наконец выключаю эту смертную тоску. Присев на стул, беру чашку и спокойно потягиваю чай, ожидая, пока Соби осмыслит всё, что я ему сказал. Надеюсь, он поймёт, в чём подарок заключается?

Соби вдруг порывисто встаёт, хватает с кухонной стойки пачку сигарет и спешно выходит на балкон, как будто здесь ему воздух перекрыли и только на улице кислород остался. Я не пытаюсь его остановить или окликнуть — пусть как следует переварит, чтобы всё до конца впиталось.

Пока он курит, я, любопытства ради, поворачиваюсь к компьютеру и открываю жёсткий диск. Если верить названиям папок, он под завязку забит музыкой, фотографиями рисунков с различных выставок, маркированных по годам, и кучей вордовских документов с докладами и рефератами для учёбы. Больше ничего занятного.

Сначала я заглядываю в папку с музыкой. Групп здесь совсем мало, зато имеются, похоже, полные дискографии каждой. Мне даже становится интересно, что он слушает — ну, кроме той заунывщины, которая только что гонялась по кругу. Имейся у меня плеер, я бы залил часть его коллекции к себе, а так… ставить сейчас по три секунды каждой песни желания нет.

Поскольку его учебные документы меня нисколько не волнуют — у самого сотня таких же дома, чего я там не видел! — лезу в «выставочную» папку. Подпапок здесь тьма: названия, годы, месяцы… Пробегаюсь по ним глазами и вдруг вижу знакомое слово — «Heartart». Если память меня не подводит, это название той самой выставки, которую обсуждали Соби с Жертвой Faithless перед боем. Он ещё вроде бы сказал, что участвует в ней давно. Точные его слова не воспроизведу, но суть мне именно так запомнилась. Ну и кто сказал, что я не запоминаю того, что говорит мне Соби, даже если это какая-то безынтересная ерунда?

Щёлкаю по названию, попадаю в очередное скопище безликих папок. Тыкаю наугад в первую попавшуюся — и передо мной раскрывается цепочка изображений. Фотографии картин, висящих на стенде; фотографии помещения, где проходит выставка; фотографии посетителей, увлечённо тыкающих пальцами в работы; фотографии самих художников, горделиво позирующих возле своих холстов. В том, что снимал не Соби, я уверен — на одном из снимков на заднем плане виднеется его смазанный профиль, который спутать с чьим-то другим сложно.

Закрываю папку, нахожу самую раннюю по году — «Heartart, 95, дек» — и щёлкаю по ней. Здесь всё то же: картины, помещение, посетители… Пролистываю фотографии безо всякого интереса и уже собираюсь всё закрыть и оставить компьютер Соби в покое, как вдруг на одном из снимков мелькает и он сам.

Кадр явно случайный — Соби даже не смотрит в камеру. Заинтересованно склонив голову набок, стоит возле одной из картин — я уже могу определить, что не его авторства — и слушает парня постарше. Если это девяносто пятый, то Соби здесь тринадцать лет. Очков на нём ещё нет, волосы едва достают до плеч, выражение лица серьёзное, но черты ещё почти детские. Ну и… Да, конечно же, Ушки. Светлые Ушки раза в полтора больше моих, как два блюдца, стоят торчком. В голову приходит какая-то кривая мысль, что, сохранись они у Соби по сей день, они бы ему совершенно не шли.