Место третьего

— Ну вот, здесь нас никто не найдёт. Давай поговорим, — начинаю я уже нормальным голосом. Соби нехотя переводит взгляд на меня, и я задаю вопрос, который мучает меня уже давно: — Что у тебя с Ритсу?

Соби едва заметно пожимает плечами.

— Он — учитель, я — ученик.

Ну спасибо за новость! А то, знаешь, сам бы я и не догадался. Может, я слишком грубо начал? Стараюсь смягчить слова лёгкой улыбкой:

— А как насчёт чего-то более личного? Расскажи о своём первом впечатлении о Ритсу.

В ответ получаю сухой и короткий рассказ о трудном сиротливом детстве Агацумы. Ну… Немного не то, чего я ждал, но когда он говорит о том, что их первое впечатление друг о друге было ужасным, я злорадно усмехаюсь.

— Ты стал таким хорошим Бойцом, потому что Ритсу был с тобой строг. Кнут без пряника, верно?

Он молчит. Я вынимаю из кармана нож, с безмятежным видом раскладываю его и поднимаю глаза, чтобы проследить за реакцией Соби. Реакции — ноль. Его разве не должно беспокоить то, что я сейчас сделаю? Он что, не понимает, не замечает, или?.. И вот опять появляется та нехорошая догадка. Что делал с тобой Ритсу, что тебе плевать и на оковы, и на нож в моей руке?

Поигрывая ножом, спрашиваю как бы невзначай:

— Он когда-нибудь бывал с тобой ласков?

— Иногда, — мгновенно откликается Соби, и я замечаю, как по губам проскальзывает мимолётная улыбка, но тут же гаснет, и продолжает он уже совершенно другим голосом: — Но чаще всего мы были слишком заняты для этого.

Да что ты говоришь! И чем же вы, интересно, таким были заняты? А выяснять почему-то пока совсем не хочется.

А Соби опять отвернулся и пялится в это трёклятое окно! Что он там увидел-то? Минами в кустах?.. В три погибели с блокнотиком и сигаретой?.. Опускаю голову, чтобы скрыть неуместную улыбку, хотя он всё равно её не заметит. Он вообще меня не замечает! Ясно. Всеми мыслями он всё ещё там, в кабинете, со своим… «учителем». Но так дело не пойдёт. Соби должен быть со мной, думать обо мне, а не о Ритсу. Почему же он всё-таки?..

На всякий случай я тоже выглядываю в окно. Предсказуемо — ничего. Похоже, Соби видит там что-то своё. И оно мне совсем не нравится. Тут, наверное, нужно в лоб спросить, чтобы получить нормальный ответ. Подхожу к нему ближе.

— Да, насчёт Ритсу… Ты любишь его?

Мой тон небрежен. Выверенно небрежен. Я спрашиваю так, будто меня это не волнует, ведь по идее и не должно волновать. Рассматриваю ручку ножа, чтобы не выдать себя случайно дёрнувшейся щекой или неосторожным взмахом ресниц. Хотя он, наверное, и не обратит внимания.

Я жду ответа почти с замиранием сердца и точно знаю, чего услышать не хочу.

— Я не знаю, — говорит он после солидной паузы и опускает голову. — Это не любовь и не ненависть. Что-то другое.

И опять хмурится. Вижу, ему больно не только говорить об этом, но и думать. В чём же дело-то? С одной стороны, ответ лежит на поверхности и мозаика вполне складывается. Ритсу был его опекуном и воспитывал его, потом взялся и за обучение. По какой-то причине Соби надеялся, что станет его Бойцом, но сегодня его крупно обломали. Но что-то тут всё равно не так. Одна деталь мозаики не встаёт на место. Есть что-то ещё, о чём я пока не знаю. Но сейчас точно не время выяснять.

Поднимаю голову… и уже очень хочу его просто треснуть: опять Агацума пялится в окно! Может, мне занавески задёрнуть или спиной его к этому окну развернуть? Что там можно высматривать? Или он всё ещё надеется, что его милый сенсей вовремя осознает свою ошибку и прибежит спасать «своего лучшего ученика» от моего Имени, пока не поздно? Ага, сейчас. Вон, глянь, бежит уже твой Минами, аж запыхался весь. Нет, это даже не смешно, а просто нелепо.

И вновь на языке горечь. Я должен чувствовать радость, должен. Но ощущение такое, будто только что проиграл поединок и меня вышвырнуло из Системы после пятых оков. Нет, даже не так. Как будто я выиграл, но мой противник бился настолько изящно, что теперь все аплодисменты достаются ему.

Агацума сильно привязан к Ритсу — это и слепому видно. Но так быть не должно. Теперь я — его Жертва. Значит, в его мыслях не место никому, кроме меня. Нужно донести эту мысль до Соби как можно отчётливее. Так донести, чтобы отпечаталась у него где-нибудь на подкорке. Делить его с кем-то я не намерен.

Глубоко вздыхаю и подхожу уже вплотную.

— Смотри мне в глаза.

Соби наконец отрывается от своего любимого окна, переводит взгляд на меня и пару раз моргает, словно вспоминая, где находится. Ну, потерпи, уже недолго осталось. Скоро у меня появится возможность раз и навсегда выбить из твоей башки этого Минами.

Ещё один вдох и выдох. Концентрация.

— Если ты принадлежишь Ритсу, твоё тело и душу нужно переписать.

Да, всё верно. Вот это он поймёт. И действительно, его лицо меняется. Непонимание и тревога сменяются обречённостью и смирением. Я знаю, что нужно ему сказать, знаю, как нужно донести мысль. И образ подходящий придумывается — наверное, после кабинета Минами. Отчасти это заклинание, отчасти — обычное внушение, какие я применяю к чужим Бойцам в Системе.

— Будет гораздо лучше и легче, если ты переродишься, как гусеница перерождается в бабочку. — В его лице мелькает узнавание, кажется, этот образ и ему о чём-то говорит. Значит, я двигаюсь в правильном направлении. — Ты когда-нибудь заглядывал внутрь куколки? Когда-нибудь видел, как разрушается тельце гусеницы? Только потом формируется новое тело. Разрушение, а затем смерть. И рождается новая бабочка.

Он смотрит на меня, как загипнотизированный, даже моргать забывает. Похоже, все мои слова, от первого до последнего, до него дошли. По крайней мере, во взгляде уже чуть больше участия и внимания, чем раньше.

— Отвернись.

Он медленно, ещё не до конца понимая, поворачивает голову, и я быстрым движением ножа распарываю его рубашку и жилетку. Он вмиг оживает, шарахается в сторону и машинально закрывает ладонью грудь, на которой виднеется тонкая алая полоса — всё-таки я его случайно поцарапал. И смотрит с таким непониманием и почти что ужасом.

Нет, ну а ты как хотел? Чему ты удивляешься, Соби? Ты думал, я маркером на тебе своё Имя писать буду?

Нет, всё, хватит дурака валять. Пора брать быка за рога и прекращать с ним играться. Подношу лезвие к его лицу.

— Ты хочешь, чтобы было больно, или наоборот?

Больно будет в любом случае, но я могу резать неглубоко, а могу — глубоко. Просто хочу получить человеческий ответ и нормальную реакцию, а не это простодушное изумление. Он смотрит на меня, потом — на нож, опять на меня, и мой вопрос остаётся без ответа. Это можно расценивать как «не хочу по-хорошему»? Чёрт, а этот парень уже начинает меня злить.

Ну давай, ответь мне хоть что-нибудь. Скажи: «Пожалуйста, не делай мне больно». Я хочу это услышать! Я хочу видеть, что ты понял наконец, как в действительности обстоят дела, что сейчас происходит и кто теперь твой хозяин. Хочу знать, что ты это осознаёшь и принимаешь. Давай же, говори! Или, если не хочешь так, скажи: «Да, я хочу, чтобы было больно, я мазохист». Мне всё равно, что ты ответишь, главное — ты должен понять, что твоя жизнь теперь зависит от меня, что я предоставляю тебе выбор, что только в моей власти контролировать тебя.