Место третьего

Но Соби, увы, избирает другую тактику. Он всё ещё отказывается соглашаться с таким положением вещей, отказывается пользоваться выбором, который я ему предоставляю. И своё отношение к происходящему показывает выразительным молчанием. За это мне уже хочется исполосовать его с головы до ног, чтобы научился принимать из моих рук сразу и выбор, и боль, чтобы уяснил наконец, что от меня теперь будет зависеть каждый его вздох.

— Впрочем, — усмехаюсь я, не дождавшись ответа, — думаю, тебе больше понравится, если будет больно.

Я поднимаю нож.

Кажется, только в этот момент до него окончательно доходит. Нет, он всё понял раньше, ещё в кабинете Ритсу, но принимает только сейчас. Наконец-то осознаёт всю неизбежность. Осознаёт, что сейчас это случится, и по-другому не будет.

Он медленно опускает голову. Его голос звучит тихо и абсолютно безжизненно:

— Боль… Я люблю боль… — он вскидывает взгляд на меня и добавляет уже шёпотом, но твёрже и отчаяннее: — Я хочу, чтобы было больно…

А потом он сам, уже без указаний, поворачивает голову, подставляя шею под мой нож.

Я глубоко вздыхаю и на миг прикрываю глаза. Вот, собственно, и всё. Я победил. Только теперь ощущаю, как был напряжён последние минуты, потому что после того, как он сдаётся, меня сразу отпускает, дышать становится легче. Я чувствую себя укротителем, только что вышедшим из клетки с тиграми. Я укротил тебя, Соби. Я тебя покорил. Но почему же я не чувствую себя победителем? Может, дело в твоём полном безысходной тоски взгляде, который опять направлен в окно? Или в твоём голосе, насквозь пропитанном мукой? Моё лезвие ещё не коснулось твоей кожи, но — я знаю — тебе уже больно настолько, что этого даже мой нож не перебьёт.

Беру его за локоть и подталкиваю к стене. Но он всё же умудряется выгнуть шею так, чтобы не упустить это чёртово окно из виду. Ну ладно… Если ты думаешь, что так будет легче…

Левую руку кладу на его ключицу, чтобы не дёргался, правую, с ножом, приближаю к горлу. Главное, не задеть артерию и не убить его ненароком. Быстро прикидываю, откуда нужно начинать резать и какого размера должны быть буквы, чтобы Имя было по центру. Неслышно сглатываю и задерживаю дыхание. Я не садист, Соби. И это не пытка. Это моё клеймо.

Лезвие упирается в нежную кожу, он едва заметно напрягается. Я надавливаю сильнее, и первая капля крови медленно сползает по его обнажённой груди. Выдыхаем мы, кажется, одновременно. Дальше будет легче.

Первая линия вертикальная, ещё четыре косых, поменьше. Так на свет рождается буква «В» — первая буква моего истинного Имени на тебе. «E» — он слегка дрожит, грудь вздымается очень часто. «L» — его пальцы впиваются в стену позади него. «O» — мой рукав весь испачкан кровью. «V» — он перестаёт дрожать и закрывает глаза. «E» — он дышит глубоко и ровно. «D» — я провожу большим пальцем по его ключице, жест неконтролируемый, как будто крохотная толика ласки. Но он моментально раскрывает глаза и поднимает голову.

«BELOVED».

Отступаю на шаг и опускаю нож, но у меня пока нет сил, даже чтобы сложить его. Я опустошён, выжат, выпотрошен. Но это ещё не всё. Осталось заклинание, букву за буквой которого я складывал до поздней ночи. Вышло пафосно, на мой взгляд, зато наворочено, значит, действовать будет безотказно.

Смотрю ему прямо в глаза.

— Агацума Соби, даю тебе своё истинное Имя. С этой минуты ты мой Боец и моя собственность. Ты подчиняешься мне, ты принадлежишь мне. Ты дышишь моим воздухом. Ты слушаешь только мой голос. Ты принимаешь боль или удовольствие только от моей руки. Ты — моя защита и опора. Ты — песок под моими ногами. Ты — ветер в моих волосах. Ты — волны под моей лодкой. Ты отдашь мне своё тело и душу. Ты отдашь мне свою волю и свои желания. Я контролирую твой разум. Я нахожусь в твоих мыслях. Я — твой хозяин. Я — твой кислород. Я — смысл твоей жизни. Твоя цель — подчиняться мне, служить мне и защищать меня. Отныне ты — Beloved.

Не успеваю я произнести теперь уже наше общее Имя, как он хватается за горло и сгибается, давясь воздухом. Я делаю чуть ли не то же самое, потому что накатывает такая слабость, что перед глазами темнеет. Вырезанные буквы начинают светиться, да так ярко, что я отчётливо вижу их сквозь его пальцы и кровавые разводы на коже. Мои руки путаются в мерцающей серебристой нити, взявшейся непонятно откуда. Она быстро растёт, крепнет, удлиняется, вытягивая из меня Силу, и рвётся к Соби, чтобы окутать и его. Змеёй ползёт по его ногам, оплетает живот, грудь, запястья и втягивается в Имя на горле. Затем, вспыхнув последний раз, рассеивается в воздухе, но теперь я неуловимо чувствую её присутствие.

Зрение возвращается, я снова могу дышать. Только почему-то мне кажется, что дышу я спокойно и свободно и одновременно — часто и тяжело. И сердце отчего-то колотится странно, как будто с перебоями. И, лишь как следует прислушавшись к себе, понимаю… Я чувствую два дыхания, и сейчас два сердца бьются в моей груди. Соби, ты ощущаешь это?

Похоже, что очень даже ощущает, потому что его глаза лихорадочно, но слепо шарят по полу, пальцы царапают грудь, и самого его трясёт. Я же, напротив, растворяюсь в противоречивых ощущениях, плаваю в какофонии барабанящих стуков, прогоняю через лёгкие два потока воздуха, и мне… не то чтобы хорошо, скорее, мне пьяно и одуряюще. Но всех этих ощущений для меня одного слишком много, к тому же где-то в районе груди появляется знание боли — не сама боль, а именно знание, — и это далеко не приятно.

Зажмуриваюсь и сосредоточенно дышу, стараясь взять под контроль новые чужие чувства, мысленно запираю их в ящик и задвигаю вглубь себя. Становится намного легче, в моей груди по-прежнему бьётся лишь одно сердце — моё собственное. Буквы на горле Соби бледнеют, он тяжело вздыхает и выпрямляется. Руки плетьми повисают вдоль тела. Он смотрит в пол остекленевшим мёртвым взглядом.

— Beloved, — зову я.

Он поднимает голову, хмурится, но складка на лбу тут же разглаживается. Иссохшие губы размыкаются, и я различаю еле слышное:

— Да… хозяин.

Вот и прекрасно. Похоже, он всё понял как нужно.

— Не слышу. Громче.

— Да, хозяин, — а вот теперь его голос обретает твёрдость. Я довольно киваю.

Он смотрит на меня, я — на него. Мы молчим. Я не знаю, что теперь нужно делать. Не имею понятия. Вот и всё. Теперь он — мой Боец, он принадлежит мне, а я пребываю в лёгкой растерянности.

Опускаю глаза и натыкаюсь на кровавое полотно на его груди. Кровь продолжает сочиться из свежих ран, несколько капель уже доползли до живота. Да и щёки у него совсем бледные. А ведь ему ж ещё как-то сейчас в корпус возвращаться. Ну ничего, дойдёт. Куда более важный вопрос — как я-то сам дойду? Меня уже ноги еле держат, если честно. Силы потратил куда больше, чем неделю назад, разорившись на Саки, Накахиру и Року в один вечер. Мне явно нужна передышка, а вот ему этого видеть не нужно.

— Ладно, иди. Понадобишься — вызову.

Его зрачки расширяются. Он не двигается.

Нет, ну а на что ты рассчитывал? Что теперь мы будем счастливо обниматься? Или что сейчас состоится задушевный разговор, который начнётся с моего заинтересованного: «Расскажи мне о себе»? Не будь наивным, Агацума. Ты — Боец, я — твоя Жертва. Я просто приказываю, а ты просто подчиняешься — и не отсвечиваешь, когда я в тебе не нуждаюсь.

— Ты чего-то не понял, Соби? Я сказал: иди. И хочу предупредить сразу: повторять я очень не люблю.