Место третьего

— Обедать будешь?

Хоть я с утра и крошки в рот не брал, есть совершенно не хочется. Одно у меня сейчас желание — взять Рицку и пойти с ним гулять, или в кафе, или в кино — да куда угодно, лишь бы не торчать дома. Но обижать маму отказом не стоит.

— Да, спасибо.

Я подхожу к столу и вижу, что напротив моего обычного места стоит тарелка Рицки. Он шифруется от меня, но я знаю, что когда меня нет, он и сидит на моём стуле, и пользуется моим компьютером, и даже таскает подушку из моей спальни.

— Извини, я сейчас, — он проворно переставляет тарелку и садится рядом, а я — на освободившееся место.

Тотчас мама принимается накладывать мне мяса и овощей, как будто считает, что меня в школе не кормят. После пресной столовской еды её стряпня кажется слишком душистой, пряной и пересоленной, поэтому я то и дело прикладываюсь к стакану сока.

Когда мама перестаёт суетиться и наконец и сама усаживается, мне приходится больше получаса отвечать на их вопросы про школу и мои успехи в ней. Вообще-то это довольно трудно — врать близким на протяжении четырёх лет. Всё, что я могу рассказать, описывается всего одной фразой: «У меня всё хорошо». А подробности приходится выдумывать на ходу. Как можно детальнее описываю обычные уроки вроде математики, географии и литературы, вставляю пару забавных историй, которые на самом деле мне кто-то рассказывал ещё давно, сетую на то, что много задают. Родители то смеются над шутками, то сочувственно кивают. Один Рицка лишь слабо улыбается и то и дело на меня поглядывает.

Врать ещё и Рицке — выше моих сил. К тому же это действительно сложно — он потрясающий интуит, пожалуй, лучше меня. В прошлом году я как-то попытался накормить его очередной байкой, но он погрустнел и неуверенно, но немного обиженно сказал, что я его обманываю. А на вопрос, с чего он взял, ответил, что в моём рассказе слишком много деталей, которым обычно я не уделяю внимания, потому что говорю, в основном, только по существу. А если я начинаю вдаваться в лишние подробности, значит, приукрашиваю, следовательно, рассказ — выдумка.

Тогда он так поразил меня своим совершенно правильным и метким заявлением, что я просто уже не мог спорить или всё отрицать. Пришлось рассказать если не правду, то хотя бы правдивую причину, по которой на свет рождаются все эти байки. Я просто сказал ему, что моя школа не совсем обычная и что меня там учат не только тому, о чём я всегда говорю. Но мне запрещено рассказывать правду, хотя только ему одному я в скором времени открою все тайны. Как ни странно, мой восьмилетний брат встретил эти слова с пониманием и больше не пытался поймать меня на лжи. Я же со своей стороны перестал рассказывать ему небылицы и говорил порой чуть больше, чем требовалось. Разумеется, ни про какую Систему, бои и пары он не знает. Но, как смог, я объяснил ему, что в школе есть «партнёры», которых подбирают друг другу для обучения. И что у нас проходят своеобразные учебные дуэли. И что есть психолог, который помогает это обучение корректировать. В общем, в качестве пищи для размышлений я дал ему всю ту безопасную шелуху, которая лежит на поверхности, если не знать сути. И пока Рицке этого хватает. Видимо, он чувствует себя каким-то особенным, посвящённым в мои тайны, когда слушает то, что я рассказываю родителям.

После обеда я едва успеваю отнести сумку в свою комнату и расстегнуть молнию, как Рицка уже возникает на пороге в джинсах и водолазке, беспокойно хлеща себя хвостом по ногам.

— Сэймей, мы пойдём гулять?

Задумчиво смотрю на стопку книг, которые радостно торчат из сумки. Завтра вечером мне уже уезжать, значит, на составление заклинания и решение вопросов с Именем остаётся сегодняшний день, ночь и кусок завтрашнего. Ночью я, конечно, ещё поработаю, но начать лучше в ближайшее время, причём именно с книги «Создание искусственной Связи», чей синий корешок виднеется между тетрадями.

Вынимаю книгу и пробегаю глазами по оглавлению.

— Да, конечно. Ты готов?

— Ну ты же видишь, — нетерпеливо тянет он, топчась на месте. — А ты сам ещё не готов!

— Я-то готов, я даже и не раздевался. Куда пойдём?

— Неважно. Пошли быстрее!

Он разворачивается и сбегает вниз по лестнице, только хвост успевает мелькнуть в дверном проёме. Я достаю из ящика стола простую чёрную обложку, надеваю на книгу и тоже спускаюсь вниз. Информировать родителей о нашем уходе даже не собираюсь — им сейчас, мягко говоря, не до этого.

Пока мы обуваемся, за закрытой дверью кухни разгорается очередная ссора. Я без понятия, с чего всё началось, но заканчивается, как всегда, одним и тем же.

— …полтора месяца не было! Сходил бы с ними вместе!

— Я занят, Мисаки, я работаю.

— Ты всегда работаешь. Ты сына не видел…

— Пообщаемся с ним завтра. Сегодня пусть с Рицкой время проведёт.

— Да тебе просто плевать на него! Ты даже не хочешь…

— Я занят, я работаю!

Зашнуровав второй ботинок, поднимаю голову и вижу, что Рицка стоит уже обутый и полностью одетый и неуверенно смотрит в сторону кухни. Потом медленно поворачивается ко мне.

— Знаешь, — я усмехаюсь, — мне кажется, им не стоит сейчас мешать. Далеко-то нас не потеряют, правда?

— Да, — он угрюмо кивает, — тогда пошли?

— Пошли.

Быстро проверяю в карманах наличие кошелька и документов, сую книгу подмышку и выхожу на улицу. Рицка по-хозяйски запирает за нами дверь, и мы, не сговариваясь, идём в сторону парка.

Я-то уже привык к подобным разговорам дома, а вот Рицке за меня обидно. Я не знаю, почему так вышло, но папа всю жизнь относился ко мне прохладней, чем к нему. Хоть у нас разница всего пять лет, я для отца всегда «взрослый», «старший», «не ребёнок, которому нужна нянька» и «самостоятельный, который и сам умеет». Он действительно много работает или пропадает у своей, скажем прямо, любовницы, но Рицке всё-таки достаётся почти всё его свободное время. А вот с мамой всё ровным счётом наоборот, потому что «любимый мальчик» у неё я. Нет, Рицку она тоже любит, но без такого фанатизма. Поэтому в их ссорах часто проскальзывает «ты уделяешь нашему сыну слишком мало внимания», только сыновья меняются.

А я правда привык. Это раньше расстраивался, когда слышал подобное — мелкий ещё был. Но теперь мне действительно всё равно. С тех пор как я попал в школу «Семи Лун» и у меня появилась другая, тайная, но основная жизнь, мирские заботы и проблемы быстро отошли на второй план. Весь мир отошёл на второй план, на первом остался только Рицка.

При входе в парк я традиционно покупаю два стаканчика мороженого: ванильное для себя и шоколадное для Рицки. Пока доходим до дальней детской площадки, успеваем и доесть, и попробовать друг у друга — хотя за последние годы даже продавец мороженого не сменился, — и обляпаться, и вытереться, и уронить кусок вафли на землю на радость птицам. И только в этот момент осознаю, что я наконец дома, что рядом со мной идёт Рицка и что я соскучился по нему до безумия. По этому поводу принимаюсь его от души тискать, он вырывается, пищит, лупит меня хвостом и заливисто смеётся. И мы доходим до площадки.

Детских площадок в парке две — ближняя и дальняя. На ближней всегда куча детей вместе с родителями, детки, в основном, совсем маленькие, бегают, кричат, постоянно падают. Здесь нам делать совершенно нечего. Поэтому ещё года два назад мы заприметили дальнюю площадку. О её существовании то ли мало кто знает, то ли просто ленятся пройти лишние пятнадцать минут, но она всегда пуста. Насколько я знаю, по вечерам тут собираются подростки с пивом или газировкой, но мусора после себя никогда не оставляют. Поэтому каждый раз мы приходим на чистую и совершенно безлюдную площадку.

Здесь двойные качели, несколько детских пластмассовых горок и пара спортивных снарядов. На горках Рицка уже много лет не катается, а вот качели до сих пор любит. Поэтому как только мы приближаемся к ним, он срывается с места, залезает на сиденье и отталкивается ногами от земли. Улыбнувшись ему, прохожу мимо и устраиваюсь на лавочке со спинкой.

— Сэймей! — Рицка уже раскачался довольно сильно, только ноги мелькают. — А ты не хочешь покачаться?

— Думаешь, они меня выдержат? — кладу на колени книгу и лезу в оглавление. Пока Рицка резвится и я ему не нужен, самое время почитать.