Милицейская сага

– Все такой же мужественный и неотразимый. Лучше отодвинусь, чтоб не расстраиваться. А я-то не пойму, что это там за шпана с дядей Сашей воюет. Обозналась, каюсь.

Тальвинский мстительно зыркнул на смутившегося швейцара.

– Слушай, мать, казни, но, кажется, соврал: еще лучше стала. Как настоящее вино, хорошеешь с возрастом.

– Страшно подумать, что будет к семидесяти, - бестактно брякнул Чекин.

Панина вопросительно посмотрела на Тальвинского. Тот посторонился:

– Знакомьтесь. Мой друг и руководитель...

– Майский день, именины сердца. Чекин.

– Тот самый знаменитый Чекин?
– не выказывая обиды, она с интересом, не таясь, оглядела его.

– Наслышана.

– Вряд ли. Я не кинозвезда, - рядом с ней Чекин почему-то чувствовал себя неловким. Может, оттого и грубил.

– В мире, где я вращаюсь, начальник следствия популярней кинозвезды. Очень рада.

– Ой ли?

– Рада, рада. Человек, которого мои бабы особенно часто поминают недобрым словом, обязательно должен быть незаурядным. А я, правду сказать, люблю необычных мужчин.

– Да, забыл представить, - спохватился Тальвинский.
– Маргарита Ильинична Панина. Большой руководитель и - редчайшее сочетание - истинная женщина.

– Ну да, как же.
– Панина, уличающе засмеявшись, подхватила Чекина под руку и повлекла к лестнице, тем самым побуждая и Тальвинского двинуться следом.
– Вы знаете, товарищ Чекин... Товарищ, это не слишком панибратски? Может, проще по имени?

– Аркадий.

– У! Какая прелесть. Спасибо. Так вот, известно ли вам, Аркаша, что на самом деле думает обо мне этот коварный человек? Карьеристка, самодурка и даже - не поверите - воровка!

– Да что вы?!

– Маргарита Ильинична, побойся бога!
– весело поразился Тальвинский.
– Ни сном, ни духом.

– Точно, точно, - Панина пальчиками повернула подбородок Чекина к себе, как бы предлагая не обращать внимание на оправдания сзади, а слушать только ее.
– Он ведь даже, остроумец эдакий, в тюрьму меня посадить хотел.

– Ах, злодей!
– усмехнулся Чекин.

– Маргарита, помилуй!
– пораженный ужасным поклепом, Тальвинский протестующе воздел руки.

– Хотел, хотел!
– Панина хрипловато рассмеялась.
– А только не вышло у него ни черта.

Тальвинский деланно смутился, будто вышла наружу старая шалость, за которую положено бы стыдиться. Но - не стыдно, а просто приятно и чуть грустно.

Наверху лестницы, у входа в зал, откуда доносились громкие выкрики, Панина приостановилась:

– У нас тут сабантуй. Вы как, со всеми или в кабинет? Если в кабинет, то могу к вам присоединиться.

– Желательно без аншлага, - среагировал Тальвинский, разом запамятовший о приглашении на девичник.

– Нет проблем, - Панина сделала жест в сторону своевременно подвернувшейся пухлолицей и пухлоколенной официантки.

Та учтиво приблизилась несколько ближе, на расстояние, позволявшее без напряжения слышать, но в то же время сохранявшее почтительную дистанцию между нею и говорившей. - Проводи товарищей...Вы, мальчики, пока размещайтесь. А я заскочу, подброшу моим бабенкам веселья.

И королева, отпуская их, благосклонно склонила длинную шею.

Официантка, аппетитно перекладывая обтянутые миниюбкой ягодицы, провела vip -клиентов через подсобку в портативный кабинетик. Какой-то умелец исхитрился уместить здесь и полный хрусталя сервант, и полированный, в липких потеках стол, одна из ножек которого стояла прямо в глубокой, полной окурков тарелке, и вовсе неведомо как вбитый меж ними диванчик. На диванчик этот Тальвинский, едва войдя, и обрушился.

– Остерегись, развалишь.

– Как же. Не такие нагрузки выдерживал, - Андрей быстро попрыгал, и - диванчик томно, интимно застонал.
– Видал? Где эта официанточка? Душа просит. За Валюху выпить хочу. Пусть ей семейная жизнь пухом будет. - Стало быть, окончательно определился?

– Стало быть, так. Возражаешь?

– Тебе решать. Только имей в виду: служба - это всего лишь служба. А такие, как Валентина, один раз в жизни выпадают. Да и то не каждому, - Чекин сдержал вздох.

– Потому и поминки... Ну, красавица, тебя только за смертью посылать!

Андрей перехватил поднос у вошедшей официантки.

– Ну, по водочке?

– А мне сотняшку "Камю"!
– послышалось сзади. В кабинетик ворвался шум зала, и из скрытой двери вошла Панина.

Не только раскрасневшееся лицо, но и резкие движения, и прибавившаяся хрипотца, - все свидетельствовало, что к своему недавнему намерению: подбросить веселья, - отнеслась она вполне добросовестно.

– Что тоскуете, добры молодцы?
– незримым движением она отослала официантку, склонилась над сидящими, обхватив обоих за плечи.
– Эх, мальчишки! Какая жизнь великолепная начинается. Только - лови удачу! И - дыши полной грудью. А вы тут сидите в закутке угрюмые, зажатые. Так счастье свое и просидите. Вот ты, Андрей Иванович, представительный мужик. И чем развлекаешься? Старика- швейцара гоняешь. Да твоего ли уровня такие люди? В гору вот-вот пойдешь.

– Пойдешь тут, пожалуй, - припомнив несостоявшуюся аттестацию, Тальвинский с ожесточением сокрушил цыплячье крылышко.

– Пойдешь, пойдешь, - Панина, не отрываясь, смотрела, как дробятся нежные косточки под натиском крепких, как морские камушки, зубов.

– Откуда сведения?
– чуткий Тальвинский перестал жевать.

– Знаю.

Панина помолчала, позволив вернувшейся официантке налить коньяку, одобрительно пригубила, заметила, как та, оправляя стол, будто случайно придвинула блюдо с севрюгой к Чекину.
– Во дают! Уже и девку обольстили. Свободна! Ну, за встречу, за знакомство и - за содружество родов войск.

Эффектно, по гусарски отставив локоток, опрокинула в себя рюмку. Какое-то мгновение сидела, собрав нос, губы, щеки в жуткую, но обворожительную гримасу. Тальвинский подумал, сколько ж надо времени репетировать у зеркала, чтоб так дерзко искажать немолодое лицо.

Обмахивая рот салфеткой, Панина потянулась к блюду с нарезанными апельсинами.

– Ты чего-то насчет горы говорила?
– небрежно напомнил Андрей.

– Горы? Какой горы?
– казалось, она и забыла об обнадеживающем намеке. А может, и не намекала? Чудиться стало. Тальвинский остервенело ухватился за бутылку.

– Ах, горы! Недавно на сессии облсовета с вашим генералом сидели. Живой старикан. Игрун. Заговорила чего-то о тебе. Так, представь, хорошо помнит. Жаловался, что ты из него вволю кровушки попил. Я уж по старой дружбе расхвалила. Теперь вижу - сверх меры.

– Кланяйся, дурень, - нетвердой рукой подтолкнул приятеля Чекин. Маленькие его глазки после выпитого слегка заматовели. - Благодари благодетельницу. И - к плечику не забудь приложиться.

– Да катись ты! Я-то думал и впрямь дело. А таких разговоров наслушался!