Милицейская сага

– Засиделся ты, Андрюшенька. Проблемы роста: штаны трещат, а новых не дают, -будто ненароком Панина провела пальчиком вдоль упругого мужского бедра.

– Слушай, только вот насчет этих пьяных утешений...

– А с чего ты взял, что я тебя утешаю? Я, Андрюшенька, человек деловой и неудачников на дух не перевариваю. От них в жизни одни проколы. Но - полагаю, что у каждого человека есть свой, так сказать, потолок. И если хороший человек в росте задерживается, так не в тягость и подсадить.

– Глядишь, и тебе потом ручку подаст, - закончил мысль Чекин. Как с ним порой случалось, при виде источающей самодовольство "властительницы жизни" внутри что-то стало колом и не давало безмятежно расслабиться - Нужна мне ваша рука, как же.

– Панина в свою очередь недоумевающе всмотрилась в язвящего беспричинно начальника следствия. - Эх, пацаны, - опершись о подставленный бицепс Тальвинского, твердость которого мимоходом успела оценить, она обошла сидящих сзади и, оказавшись над ними, утопила пальцы в их волосах, слегка развернув к себе головы.
– Жизнь наполовину прожита, а все ершитесь. Панина вызывающе схлестнулась взглядом с недобро молчащим Чекиным. Ее чуть повело.
– Ишь ты, не нравится. Чего зыркаешь? Думаешь, тебя или дружка твоего незадачливого испугаюсь? Да оба вы для меня...
– Панина поискала вокруг глазами. Не найдя ничего подходящего, плюнула на пол, попала на собственную туфельку и, ни мало не смутившись, энергично растерла плевок скатертью.
– Завтра-послезавтра предом горисполкома стану. Пальцем шевельну и - вас сдует.

– Не зарекалась бы. Никогда не знаешь, где упадешь, - юмор Тальвинского сделался натужным.

– А упаду, не вам меня топтать, - не испугалась она.
– Доберманы! Что вообще пользы от вас?

– Очевидно, польза как раз от вас, - догадался Чекин.

– Именно что. И потому вы, хотите не хотите, станете помогать мне. Так-то. А вы как хотели?

– А я бы хотел пересажать вас всех, сволочей!
– как-то незаметно опьяневший Чекин - и, вопреки обыкновению, зло опьяневший, - отбросил руку Тальвинского, рванул душный ворот.
– Вцепились в глотку, ворье! Да вас, если не задавить сейчас, всю страну загадите. И я верю! Слышите? Верю! Что развяжут нам скоро руки! И - пометем вас с песнями.

Андрей, оцепеневший поначалу от внезапного срыва выдержанного обычно начальника следствия, к концу монолога безнадежно махнул рукой и налил водки.

– Ну, похоже, спевки не получилось. Предлагаю отвальную.

Но Панина, скорее изумленная, чем напуганная неожиданной вспышкой ярости, подошла к замолкшему Чекину и - с силой обхватила его лицо ладонями.

– Милый ты мой мальчик! Дон Кихотик! Какой же ты Дон Кихотик. Вот уж не подумала бы. Как же живешь такой? Оглянись! Кто ж это "мы"? Да твои "мы" - это я. И не тебе, а мне руки развяжут. Уже развязали! И чем быстрей вы это поймете, тем скорей к новой жизни приспособитесь. А уж кто не приспособится - за борт! И вся недолга. В вашем возрасте, деточки, пора научиться работать не только головкой, но и головой. Ну, за тех, кто вершит эту жизнь! Она залихватски хватила рюмку, скукожилась чрезвычайно обаятельно, так что у Андрея заныло в паху, и вновь превратилась в "заводную" Панину, какой была перед тем.

– Кстати, насчет головки! Мужики вы или нет? Чей первый танец?

Положила локоток на подставленную руку Тальвинского:

– А вы, радетель за отчизну?

– Приболел.

– Так, может, микстурки? Андрюш, - она подтолкнула Тальвинского.
– Он какую микстурку предпочитает: худенькую или пополнее?

Андрей хохотнул. И оба вышли в зал, шум в котором при их появлении разом возрос: отдыхающие приветствовали свою королеву.

Кончился один танец, другой, а Тальвинский все не возвращался. Несколько раз бархатистый его хохот докатывался до кабинетика. Чекин собрался уходить.

– Что не танцуете?
– удивилась вошедшая официантка.

– Не вытанцовывается что-то. Старый, должно, стал.

– Тоже мне старый. Вы б видели, какие здесь бывают: жир трясется, песок сыпется. А ему, козлу, ламбаду подавай.

Похоже, от этих самых "козлов" она изрядно натерпелась.

– Не нравится?

– А чего хорошего? Липнут кто ни попадя.

– Так уходи.

– Куда?! К станку, что ли? Нет уж, я свое перетерплю. Хозяйка вон собирается через год на родину в Азербайджан уехать. Так, может, на ее место пробьюсь. Меня через этот кабинетик многие узнали. Вот и Маргарита Ильинична обещает поспособствовать.

– Ну, раз Маргарита Ильинична, тогда непременно...Засим имею кланяться и прочая.

Он поднялся.

– А то посидел бы. После ко мне поедем. Иначе хозяйка опять какого-нибудь крокодила подсунет. Да и Маргарита рассердится.

– Вот ей особый привет. Передай, что премного впечатлен. Поехал домой блевать.

– Ну, ты даешь!

Уже и дядя Саша - сама обходительность - заспешил открыть дверь Чекину, когда сверху через две ступени сбежал Тальвинский.

– Александрыч! Ты куда это?

– До дому. Поужинал - и в стойло. В смысле - в семью.

– Да ты чего? Самый разгар. Тут у Маргаритки любопытное предложение образовалось: продолжить сабантуй у нее на даче. Официанточку прихватим. Горячий аварийный вариант!

– Прости, дед. Что-то я в последнее время дерганный стал, - Чекин, в самом деле опустошенный стычкой с Паниной, через силу улыбнулся.
– Извини, если чего не то по пьянке ляпнул. Я ведь тебе не говорил. Но на самом деле люблю тебя. Потому что ты единственный, кто... И вообще - в надеже я на тебя.

– Так и я, Аркаша!
– обрадованный Андрей обхватил его за плечи.
– Я, может, только в эти дни до конца понимать стал, что главное, за что надо зубами держаться, - это друзья. Пусть все остальное прахом идет. Но дружба - это нас всех вынесет. И здесь мы должны быть едины. Друг за друга. Вот сегодня ты меня поднимаешь. А завтра, случись, я тебя вытяну. И это - главное. Ты понимаешь?! Ты согласен?! Ну, посмотри мне в лицо!

Он энергично приподнял Чекинский подбородок и в досаде отступил: на него, ухмыляясь, смотрел разом опьяневший человек.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ. ПЯТНИЦА

1.

– Похоже, за ночь с будущим предом горисполкома килограмма три ты сбросил, - разглядывая вошедшего, прикинул Чекин.
– Ну, если тебя и после этого не назначат...

– Не хами, шеф, - незлобливо отругнулся Андрей, со своей стороны пытаясь не заметить свежую ссадину на помятом чекинском лице.
– Хотя, если честно, и впрямь не выспался. Такая, Александрыч, между нами антилопа оказалась. Одно слово - руководящий работник. - Осуждаешь?

– Тебе жить! Хотя она воровка, Андрюха!

– И черт с ней. Я мент! Могу затравить - затравлю! Проиграл - умоюсь до следующего раза. А Маргарита, она, сам видел, - живая!

– Да и ты тоже. Так что? Лови шанс?

– И это не лишнее, - огрызнулся не терпевший менторства Тальвинский.
– Шанс, знаешь, птица сезонная. Сейчас не ухватил, жди, когда еще прилетит. Я-то наждался. И не чужого, своего требую. Не всё же блатникам да блюзолидам.

– Лизоблюдам. Привыкай к терминологии.