Миллионщик

Он горько усмехнулся.

— А на деле они думают только об одном — как набить свой собственный карман. Они стервятники, которые слетаются на труп павшей компании. И им плевать на кредиторов, на рабочих, на все на свете. Главное — урвать свой кусок. Это гиены, которые доедают то, что не сожрали львы.

— Но ведь их назначает и контролирует суд, — возразил я. — Есть же процедура, отчетность…

— Суд! — фыркнул Виктор. — А что судьи? Ты видел их? Три четверти — бабы. Это уже многое объясняет. Кроме того, они — юристы, а не бизнесмены. А главное — у каждого судьи десятки банкнотных дел, и все сложные и мутные, как моя жизнь. В результате управляющий принесет на бумаге красивый отчет, оценку имущества, проведенную «независимым» экспертом, которого он сам же и нанял, и судья все утвердит. Подпишет не глядя. А то, что этот «независимый» оценил завод стоимостью в пять процентов его реальной стоимости, а потом этот завод будет продан нужной фирме, — этого судья не увидит. Или сделает вид, что не видит, а семья станет чуть богаче или совсем даже не чуть. Система, Серега, она так устроена!

Тем временем мы подъехали к офисному центру из стекла и бетона. В переговорной нас уже ждал арбитражный управляющий компании «Эльдорадо-Голд», нашего обанкротившегося конкурента. Звали его Сергей Александрович Улыбышев. Это был импозантный, холеный мужик лет пятидесяти, с рано поседевшими, аккуратно зачесанными назад волосами, в дорогом костюме от Brioni и с обезоруживающей, белозубой улыбкой, которая, впрочем, никак не касалась его холодных, колючих глаз.

— Рад вас видеть, Виктор Алексеевич! — промурлыкал он, пока секретарша разливала нам по чашкам кофе. — Как вы знаете, я сейчас веду процедуру банкротства «Эльдорадо-Голд». Дело непростое, долгов много. Моя главная задача — максимально удовлетворить требования кредиторов, продать оставшееся имущество по наиболее выгодной цене. Закон и справедливость — вот мои главные принципы!

Он долго и красиво говорил о своей ответственности, о законе, о справедливости. Мы с Виктором молча слушали.

— Нас интересует их оборудование, — сказал наконец Виктор, когда Улыбышев сделал паузу. — Мы готовы его купить.

— О, это прекрасный актив! — оживился тот. — Новейшее американское оборудование. За него будет настоящая битва на торгах. Я ожидаю, что цена будет очень высокой. Это в интересах кредиторов.

Виктор откинулся на спинку кресла и посмотрел на Улыбышева в упор.

— Сергей Александрович, давайте не будем тратить время друг друга. Я давно наблюдаю за вашей «деятельностью». Помню историю с «Сиб-Металлом», как вы продали их прокатный стан, стоивший десять миллионов долларов, за полтора. Помню и историю с «Дальстроем», где их парк японской техники ушел с молотка за треть цены. В обоих случаях покупателем была никому не известная фирма, зарегистрированная на вашу троюродную племянницу. Вы очень талантливо защищаете интересы кредиторов. Особенно тех, что живут на Кипре!

Улыбка медленно сползла с лица Улыбышева. Его глаза стали похожи на две ледышки.

— Я не понимаю, о чем вы, — процедил он.

— О, вы все прекрасно понимаете, — спокойно продолжил Виктор. — Так что давайте к делу. Сколько вы хотите? Лично себе. В конверте. За то, чтобы это «новейшее оборудование» было оценено по цене металлолома и продано на торгах без лишней шумихи моему представителю. Назовите цифру, и мы закончим этот приятный разговор.

В комнате повисла тишина. Улыбышев несколько секунд смотрел на Виктора, потом на меня. В его глазах шла быстрая, напряженная работа. Он взвешивал риски, оценивал выгоду.

— Пять процентов от реальной стоимости, — сказал он наконец глухим, изменившимся голосом.

— Два, — отрезал Виктор. — И на этом все. А вам следует подумать, что произойдет, если кто-то представит аналитическую записку о ваших предыдущих «подвигах» и поспособствует ее продвижению. Почему-то мне кажется, бежать вам придется очень далеко и очень быстро.

— Три, — после паузы сказал Улыбышев голосом, которым можно было бы заморозить Сахару.

— По рукам, — кивнул Виктор. — Мой помощник свяжется с вами завтра.

Мы встали и вышли, оставив его одного в этой стеклянной клетке. Сделка была заключена. Да, грязная, да, циничная, но такова реальность этого мира. Мира, где закон — это лишь инструмент в руках тех, у кого есть деньги и нет совести.

Воспоминания отхлынули, и вот я вновь вернулся к реальности, смотря в спину уходящего Селищева, как пьяный, идущего к лестнице. Да, черт побери, все эти «опекуны», управляющие, одним миром мазаны. И к этому сукину сыну тоже можно подобрать ключик. Знать бы только, как!

Я догнал его уже в гардеробе.

— Аристарх Ильич, — сказал я тихо. — Позвольте представиться. Тарановский. Коммерсант из Сибири.

Он посмотрел на меня мутными, ничего не выражающими глазами.

— Что вам угодно?

— Я хотел бы поговорить с вами об одном имении, опекуном коего вы являетесь, — сказал я. — Имении господ Левицких.

Глава 15

Он секунду помедлил, потом, оглянувшись, произнес:

— Я вас не знаю, но раз мы встретились в таком месте, уделю вам время. Пройдемте в курительную, там и поговорим!

Спустившись вниз, мы отправились в курительную. Шагая по дорогущему паркету, я лихорадочно соображал. Что я ему скажу? Как построить беседу?

Представиться посланником от тех самых французов-концессионеров? Глупо. Я не знаю ни их имен, ни деталей их договоренностей с Селищевым. Он задаст мне пару уточняющих вопросов, и я тут же провалюсь, выдав себя за самозванца.

Прийти от имени Мезенцева? Еще хуже. Мезенцев — простой помещик, они наверняка знакомы лично. Селищев сразу поймет, что я не тот, за кого себя выдаю.

Нет. Нужно было действовать тоньше. Не встраиваться в их схему, а ломать ее, создавая свою собственную. Я должен был предстать перед ним не мелким шантажистом, а представителем третьей, могущественной силы, о существовании которой он и не подозревал. Силы, чьи интересы он по своей глупости и жадности умудрился затронуть. Силы, которая могла его как вознести, так и раздавить.

И я придумал легенду. Легенду, основанную на реальных фактах, но поданную под нужным мне углом. Легенду, которую он не сможет проверить, но в которую будет вынужден поверить.

Мы прошли в курительную комнату. Здесь, после парадной суеты и звона бильярдной, тишина казалась оглушающей. Тяжелые портьеры из темно-зеленого бархата подавляли звуки, в огромном, отделанном мрамором камине, несмотря на летнюю жару, лениво тлели дубовые поленья. Воздух был пропитан густыми, почти осязаемыми ароматами турецкого и вирджинского табака, дорогих сигар и крепкого коньяка. В глубоких креслах, расставленных поодаль друг от друга, сидели солидные, важные господа. Они вели неспешные, тихие беседы.