Миллионщик

Я нашел свою женщину и теперь не отпущу ее никогда.

Мы проговорили до самого вечера. Лишь когда на улице начало темнеть, я вспомнил, что еще с утра пригласил Федора Никифоровича, чтобы обсудить дальнейшие наши действия. Снял номер для Ольги и Михаила, а сам вышел к своим соратникам.

Они уже собрались, пришел и Плевак. В его глазах горел огонь любопытства и легкого смущения перед этими бородатыми, загорелыми людьми, столь далекими от столичной суеты, овеянными ветрами дорог и вольной жизни. Изя же с живым интересом разглядывал молодого, интеллигентного студента.

Когда все оказались на месте, я посвятил Изю в подробности произошедшего и устроил настоящее совещание.

— Итак, ситуация следующая. Опекуна-негодяя мы сбросили с доски, как ненужную пешку. На его место заступила фигура потяжелее — сенатор Глебов. Мы выиграли время и избавились от оборотня в наших рядах. Федор Никифорович, теперь вам слово: каков дальнейший план кампании?

Плевак, который до этого скромно сидел в углу, вышел на середину комнаты. Он был немного смущен таким вниманием, но, начав говорить, преобразился. Его голос, до этого тихий, обрел уверенность и сталь.

— Господа, — начал он, обращаясь ко всем нам. — Положение наше сложно, но не безнадежно. Оно напоминает мне запутанную шахматную партию, где противник пожертвовал несколько фигур, чтобы поставить нам мат. Наша задача — не дать ему этого сделать. Первое и самое главное — нам нужно максимально затягивать судебный процесс с господином Мезенцевым. Превратить его в вязкое болото, в котором увязнут все их интриги. Я уже подготовил для сенатора Глебова ходатайство: он, как новый опекун, потребует полного и всестороннего изучения всех материалов дела, что само по себе займет не один месяц.

— А дальше? — спросил я. — Мы же не можем затягивать его вечно.

— А дальше, — продолжал Федор Никифорович, и его глаза блеснули, — мы нанесем ответный удар. Заявим встречный иск о подложности документов, представленных Мезенцевым. Мы потребуем проведения и изучения этих его «межевых планов» на подлог. И не там, в уезде, где у каждого чиновника есть защита, а в Петербурге. Я почти уверен, что сможем доказать, что это грубая фальшивка, состряпанная на скорую руку.

— А если нет? — вмешался Изя. — Если у них и в Петербурге все схвачено? Если они таки и туда дотянутся?

— Тогда мы будем бороться дальше, — твердо сказал Плевак. — Но это наш главный козырь. Теперь второе. Долг Дворянскому банку. Вот здесь, господа, ситуация гораздо опаснее. Это дамоклов меч, который висит над нами.

Он сделал паузу, и в комнате стало тихо.

— Долг этот — настоящий, не подложный. И он велик. Если мы его не погасим, то, несмотря на все наши судебные успехи, имение все равно может быть продано с торгов. И я почти уверен, что его выкупит казна.

— И что тогда?

— А тогда, — Плевак многозначительно посмотрел на меня, — произойдет именно то, на что и рассчитывали наши противники: казна, будучи заинтересованной в скорейшем строительстве железной дороги, просто-напросто бесплатно передаст этот спорный участок концессионерам. Вся их многоходовая, подлая интрига, очевидно, была рассчитана именно на это: разорить Левицких, забрать имение в казну за долги и получить землю даром.

— Так значит, долг нужно гасить? — уточнил я.

— Непременно, — кивнул Плевак. — И как можно скорее. Это выбьет у них из рук главный козырь.

— Хорошо, — сказал я. — С этим разберемся. А что с судом? Вы сами будете выступать?

Плевак смутился.

— Увы, Владислав Антонович, я еще не имею на это права. Я не присяжный поверенный, а только студент. Но в этом и нет нужды. По закону опекун имеет право сам представлять интересы своих подопечных в суде. Поэтому сенатор Глебов будет выступать в суде сам. А я… я буду его тенью: подготовлю для него все бумаги, речи, ходатайства, снабжу его всеми необходимыми юридическими аргументами. Ему достаточно будет лишь зачитать тексты, которые я подготовлю!

Я был в восторге. Этот молодой, скромный студент мыслил как настоящий стратег. Да, не зря в недалеком будущем он станет самым высокооплачиваемым адвокатом империи!

— Отлично, Федор Никифорович, — поддержал его я. — Значит, план таков. Вы остаетесь здесь, в Москве, и вместе с сенатором начинаете бумажную войну. Я же в ближайшие несколько дней отправляюсь в Петербург — у меня там свои дела. И, возможно, смогу найти там рычаги, чтобы повлиять на эту ситуацию и с другой стороны…

Глава 17

Итак, война за имение Левицких перешла в стадию позиционной, юридической борьбы. Сенатор Глебов, вооружившись бумагами, подготовленными Плеваком, при поддержке его консультаций и советов начал методичную осаду судебной системы. А у меня появилась возможность заняться главным — легализацией нашего амурского золота и оформлением перспективного прииска на Бодайбо.

На следующий день мы с Изей и Рекуновым уже сидели в вагоне поезда, идущего из Москвы в Санкт-Петербург. Нам предстояло прокатиться по знаменитой Николаевской железной дороге, чуду инженерной мысли того времени.

Это была совсем другая поездка, нежели из Владимира до Москвы! Вагоны здесь были новее, просторнее. Я снова взял билет в первый класс. Мой салон был отделан полированным ореховым деревом и синим шелком. На маленьком столике у окна стояла ваза со свежими цветами, а услужливый проводник в форменной ливрее предложил нам на выбор чай или кофе.

— Ой-вэй, Курила, я тебя умоляю, посмотри на это! — восхищенно шептал Изя, трогая пальцем бархатную обивку дивана. — Это же не вагон, а целый дворец на колесах! Я таки не понимаю, почему все эти господа так ругают эту железную дорогу? Это же просто чудо!

— Чудо-то чудо, — пробасил Рекунов, с трудом помещавшийся на узком диване. — Да только трясет, как в лихорадке. И дымом несет, аж глаза ест.

— Сергей Александрович, вы таки ничего не понимаете в прогрессе! — отмахнулся Изя. — Трясет! Это разве трясет? Трясет — это на почтовых, особливо где гати бревнами перекрыты. Вот там — я вас умоляю! А здесь просто чудо. Да и как летит! Извольте посмотреть в окно: деревья мелькают только так!

И действительно, поезд шел довольно плавно, с головокружительной по местным меркам скоростью — верст сорок, а то и пятьдесят в час. Дорога была проложена идеально прямо, как стрела, и за окном с невероятной быстротой проносились поля, леса, деревни.