Милый мальчик

На деревянных ногах я иду к машине и, усевшись на водительское сиденье, тянусь к бардачку, чтобы найти запасной комплект очков.

**

52

Савва

Через несколько дней после стычки с Ярославом мою машину возле института окружают баскетболисты. Целая команда, человек десять. Может, массажиста и водоноса приперли, кто их знает.

– Эй, вылезай давай. Поговорить нужно, - татуированный бугай типа вежливо стучится в окошко.

Стоят все, набычились, только один нервно оглядывается на случай крикнуть "шухер!", чтобы все могли рассыпаться в разные стороны, как тараканы. Самого капитана среди них нет.

Я молча вылезаю из машины, медленно обводя глазами толпу. Холод пронизывает до костей, с неба падает снег, зима все-таки. Неторопливо застегиваю молнию куртки до самого подбородка.

Баскетболисты притихли. Ждут по всей видимости, что я, впечатленный массовкой, начну испуганно юлить и извиняться.

– Ну? Какого хера вам надо?
– Мое терпение потихоньку лопается.

Почему бы им сразу не обозначить чего хотят вместо этих нелепых угрожающих позыркиваний?

– Блять, вот не можешь ты просто культурно извиниться, и на этом все. Мы бы тебя не трогали. Но ты, сученыш, ведь специально нарываешься, - в сердцах бросает парень по имени Стас, выдвигаясь вперед и выдыхая мне в лицо дым от сигареты в его руке.

Окружили мою тачку, пыхтят в лицо, а я нарываюсь. Кажется, с интеллектом и логикой у них туго. Либо опять разводят дешевую провокацию.

Я практически вижу встревоженное лицо Миши, которая бы сейчас попыталась избежать конфликта и утащить меня от толпы. В какой-то степени она была бы права. Потому что в этом диалоге им не интересна правда. Эти недоумки подошли ведь с определенной целью.

– За что извиниться? Кажется, я вам еще должен добавить за моего брата, - спокойно отвечаю я, игнорируя клубы вонючего дыма.

– За брата сорян, мы, правда, перепутали. Не думали даже, что такое может быть. Но вот капитана ты зря тронул. Мы за него всех в клочья порвем.

– Это он пожаловался?
– насмешливо уточняю я.

Вообще-то сученыш-капитан мне нехило глаз подбил, только недавно синяк сошел. Нашли кого защищать.

Лицо Стаса багровеет, он сжимает кулаки и швыряет недокуренную сигарету в сугроб, в бешенстве топчет ногой.

– Кэп даже не в курсе нашего маленького собрания, и знать ему об этом не нужно. Но просто так мы тебя отпустить не можем. Ты, сученыш, мне ногу, помниться, хотел сломать и закончить мою спортивную карьеру. А сейчас что скажешь?

– Один на один хочешь?
– невинно предлагаю я.

Щеки Стаса розовеют, и он быстро оглянувшись на своих товарищей, фыркает:

– Да знаем мы, что ты Рэмбо сраный. Можешь не выделываться.

– Так что вам нужно от меня?
– Они меня уже начинают утомлять. И, к тому же, закрывают обзор на крыльцо. Из-за них я могу упустить что-то важное.

Во мне все сильнее поднимается раздражение.

– Просто извинись, и разойдемся, - предлагает Тату, вклинившись в разговор.

Ну, как предлагает - с презрением цедит сквозь зубы и глядит с издевкой, в нелепой уверенности, что я наложил в штаны от их увеличившегося количества.

– Вам лучше съебаться в неизвестном направлении. Вы мне уже надоели.
– Я говорю как есть.

– Уфф! Гнида!

– Нарывается, сукин сын!

До меня доносится гомон, огрызки обсуждений и ругательств. Воздух наполняется напряжением.

Стас, похожий на петуха перед боем, топчется на месте, по всей видимости, не решаясь напасть первым. Я знаю, что они от меня просто так не отстанут, поэтому просто ускоряю весь процесс - нападаю сам. Мне всего-навсего хочется, чтобы они отошли в сторону и открыли обзор.

Мой кулак врезается ему прямехонько в нос. Бедняга Стас не успевает среагировать, поэтому получает по полной - знакомый хруст явственно говорит об этом.

– Бляяядь, только гипс снял!
– Он визжит, как девчонка, вцепившись в лицо и раскачиваясь от боли, а остальные, раскричавшись, как взбесившиеся обезьяны, нападают сразу толпой. Так ожидаемо.

Лупят по ребрам до скрипа в зубах, в живот, выбивая воздух, в лицо, конечно же. Всюду, куда видят. Двое держат за руки, выкрутив их за спиной, а остальные хаотично лезут, чтобы ударить меня. Иногда задевая друг друга. От этого представления мне смешно, и я с издевкой смеюсь над ними, забавляясь над их перекосившимися лицами. Обильно сплевываю кровь на белый чистый снег, глядя на них с улыбкой. Видок у меня, наверное, тот еще.

– Сука, лыбится еще. Больной недоумок!
– Стас не отказывает себе в удовольствии ударить меня несколько раз кулаком по лицу. Его багровые от натуги щеки будто вот-вот лопнут, как переспевшие помидоры.

Моя голова запрокидывается назад от последнего удара. Никакой я не Рэмбо, и я хохочу от этого факта.

Как жаль, что они не могут так же расправиться с тем, что накопилось у меня внутри. Боль физическая ни черта не помогает, я ее почти не чувствую. Мне не становится легче.

Мой смех уже на грани истерического.

– Оставь его. Хватит.
– Вспотевшего Стаса оттаскивает Тату.
– Хватит ему, он уже на человека не похож.

Я смотрю себе под ноги и вижу в каше снега брызги крови. И на куртке, и на руках. Крови много, но почему почти ничего не болит?

Чужие руки меня отпускают, и я не удерживаюсь, падаю в снег, как измочаленная тряпка. Даже не замечаю, как все испаряются. Как я и хотел.

Впиваюсь взглядом в крыльцо, но там пусто. Никого нет. И Миши, конечно же нет. И не будет никогда.

Зачерпнув снега, я, морщась и превозмогая боль в ребрах, протираю лицо от крови.

Я действительно поехавший.

– Савв, так нельзя, ты уже похож на вешалку!
– Егор пытается уговорить меня встать и поесть, но я поселился в кровати, почти не вылезая из нее.

Чувство апатии ощущается легче, чем боль и тоска по Мише. Целыми днями я просто лежу, уставившись в потолок. Мне ничего не хочется.

– Я приготовил жареной картошки. У меня даже получилось! Ну же, пожалуйста...

– Я не хочу есть. Попозже, ладно?
– Я обещаю ему в надежде, что он оставит меня в покое.

– Если ты не выползешь на кухню, то я вызову врача на дом. У тебя депрессия.

– Со мной все в порядке. Мне не нужен врач.
– Я невежливо отворачиваюсь от брата, не желая больше продолжать этот бессмысленный разговор. В ребрах отдает отголосками боли. Баскетболисты хорошо меня тогда помяли.