Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Мисливськi усмiшки (збiрка)
Шрифт:

– Патьпадьомкали, кажеш?

– Ой, дiдусю! I досi аж у вухах лящить!

– Лящить, кажеш?

– Ох, i лящить! Штук сто!

– Сто, кажеш?

– А мо' й цiла копа?

– Копа, кажеш? А що бiльше - чи копа, чи ^ сто?

– Копа, дiдусю, бiльша! Копа, як яіць, то повнiсiнький кошик!

– А як сто?

– А як сто... Як сто? То то, мабуть, як яіць, то тiльки на яічню.

– Iч як! Дуже багато патьпадьомкали? У клiтку не влiзуть!

Так ми не всiх ловитимемо!

– Ага! Ну, тодi, мабуть, пiдемо. А я думав, що

цiлу копу треба ловити, та й злякався! А як можна не всiх, тодi пiдемо!

Ну, тут уже такий iде вистриб, що Бровко починаі й собi стрибати, i вже ви на сiнi бiля хлiва верхи на Бровковi сидите й того Бровка лоскочете.

– Не пустуй, - кажуть дiд, - бо ще вкусить!

– Не вкусить!
– ляскаіте ви й перекидом летите разом з Бровком iз сiна на спориш.

– Ну, збирайся, пiдемо!
– кидають дiд.

– А ви, дiдусю, оте, що "сюр-сюр", узяли?

– Взяв!

– А дайте я сюркну! Один тiльки раз!

– Ходiм, ходiм! Потiм сюркнеш!

Пiшли...

Ну, ще раз:

"Вечiр.

Нiч..."

Власне кажучи, вечiр уже минув, i вже сама нiч!

Я не буду нi в кого запитувати, що таке українська нiч, бо ще сто з гаком лiт тому Микола Васильович Гоголь запитував усiх:

– "Знаете ли вы украинскую ночь?!" I тут же з сумом дорiкав усiм:

– "Нет, вы не знаете украинской ночи!"

Так це ж було бiльш як сто тому лiт!

А за цi сто з гаком лiт, я гадаю, ви вже придивилися i знаіте, що воно таке за українська нiч!

Так що, по-моіму, пояснювати зайве.

Якби тепер я йшов тої ночi з дiдом Махтеім перепели ловити, я б обов'язково дивився на дiда й думав:

– Та не викручуйтесь, дiдусю, не викручуйтесь, бо спiваі у вас душа, їй-бо, спiваі:

Нiч яка, господи, мiсячна, зоряна, Видно, хоч голки збирай...

– А як ваша, дiдусю, душа цiії пiснi проспiваі, ви трохи замислитеся, тяженько про себе зiтхнете, а потiм знову в душi вашiй, дiдусю, зриваіться:

Мiсяченьку блiдолиций, За хмару краще б ти сховавсь, Не свiти, бо вже немаі Тiії, з котрою кохавсь...

Та не про те менi тої ночi думалось, не про те гадалось! Найголовнiше, що мене цiкавило:

– Чи ж патьпадьомкають? I чи цiла копа патьпадьомкаі?

Тiльки-но вийшли за село поза старою грушею, що над шляхом стоїть, звернули на межу, аж ось один:

– Пать-падьом!

– Пать-падьом!

За ним другий, а там iще, й ще, й ще!

– Ага, дiдусю, чуіте?

– Чую!

– А копа буде?

– Двi коли!

– Аж двi? Ого!..

Проходимо далеко, далеко межею. Аж за могилу. А праворуч i лiворуч стiна озимої пшеницi. А на межi ромашки, i молочай, i чебрець, i дзвоники...

Тут уже дiд Махтей зупиняються, витягають з кошика сiтку.

– Держи, -

кажуть.

Я держу з одного боку сiтку, а дiд Махтей її розгортають, розпрямляють.

– Занось!

От ми з дiдом заносимо сiтку й напинаімо її на пшеничнi колоски бiля самої межi.

Дiд тодi витягають манок i починають:

– Сюр-сюр! Сюр-сюр! Сюр-сюр!

Тихо. Дiдусь iзнову:

– Сюр-сюр! Сюр-сюр!

Аж ось лiворуч, мов молотком:

– Пать-падьом!

– Сюр-сюр!

– Пать-падьом!

I на кожне дiдове "сюр-сюр" - все ближче, все ближче нервове "пать-падьом".

Уже чути й пожадливо-пристрасне:

– Ха-вав! Ха-вав!

А за ним одразу й бойове:

– Пать-падьом!

Ось-ось уже близенько вiн! Уже чути, як шелестить пшениця, уже його "ха-вав" i "пать-падьом" нiби бiля самiсiнького вашого вуха!

– Ха-вав!

Вiн уже пiд сiткою! Уже я його бачу! Я бачу, як крутить вiн голiвкою сюди й туди, як на нiжки спинаіться, шукаючи чарiвну спокусницю!

– Ха-вав!

Дiд Махтей мовчать, вони теж уже його бачать, вони милуються з цього закоханого перелюбця.

– Ха-вав!

Дiд Махтей раптом б'ють у долонi i встають. Переляканий коханець зриваіться, б'і головою в сiтку й заплутуіться.

– Ага, парубче, - посмiхаіться дiд Махтей, виплутуючи сiренького переляканого птаха з сiтки.
– А будеш до чужих молодиць, захекавшись, бiгати? Будеш у гречку стрибати?!

Єсть один!

Вiн пiдстрибуі в клiтцi, б'іться голiвкою об м'яку сiтiку i знову падаі на дно.

Я не знаю, в кого дужче трiпоче серце - чи в переляканого перепела, чи в мене?

– Та не стрибай, дурнику, не стрибай!
– умовляі перепела дiд Махтей i прикриваі клiтку свиткою. I знову:

– Сюр-сюр! Сюр-сюр!

I знову десь аж у гречцi:

– Пать-падьом!

I другий уже в клiтцi... I третiй!

Я дивлюсь на небо, а воно глибоке-глибоке та сині-сині, а зiрок тих, зiрок! Скiльки ж кiп тих зiрок на небi?

В очах у мене щось нiби полегесеньку свербить, я кулаками протираю очi i солодко-солодко позiхаю. I ледь-ледь чую, як дiд Махтей говорить:

– Е, парубче, заснув!

А потiм обгортаі мене щось тепле. То дiдiв пiджак. I я вже не чую нi "ха-вав", нi "пать-падьом". I тiльки вже пiд ранок, коли дуже-дуже не хочеться з-пiд дiдового пiджака вилазити, чуіться:

– Вставай, синку, вставай! Додому пiдемо! Там досипатимеш!

Вискакую з-пiд пiджака до клiтки, а там аж сiм!

– Ого!

– Ну, пiшли, синку, пiшли...

З рушницею полюють перепiлки восени, коли вже просо вклоняіться хазяїновi повними китицями пшоняної кашi, а навкруги проса, куди оком кинеш, - самi стернi та копи, та скирти...

От тодi на просищi з собакою iнтересно настрiляти повнiсiнький ягдташ перепiлок...

Ситi вони тодi дуже...

Вони запливають тодi жиром i, коли ви їх поскубете, перед вами не птиця, а грудка масла.

Коли полюіте перепiлок з вашим власним собакою, то це найвища насолода.

Поделиться с друзьями: