Мистики, розенкрейцеры, тамплиеры в Советской России

повторно.

Дальнейшая история мистического движения в России этих направлений принадлежит

уже следующей эпохе и выходит за рамки данного обзора.

АНАРХИСТЫ И МИСТИКИ КРОПОТКИНСКОГО МУЗЕЯ

Осенью 1928 г. в сентябрьском номере парижского журнала “Дело труда” появилось

обращение “К анархистам!”. Подписанное восемнадцатью именами, среди которых были

столь известные как А.А.Боровой, Ан.Андреев, В.В.Бармаш, Н.И.Рогдаев и В.С.Худолей,

оно произвело на зарубежного русского читателя впечатление разорвавшейся бомбы. В

крайне резких выражениях, переходящих в брань, авторы рисовали ситуацию,

сложившуюся в Кропоткинском музее в Москве по отношению к истинным

приверженцам анархической идеи. Свой уход из Комитета по увековечению памяти

П.А.Кропоткина они объясняли засильем в Анархической секции Комитета анархо-

мистиков, “отвратительного нароста на анархизме”, которые создали в музее “атмосферу

грязного зловонного болота” <1>.

Начиная с этого момента на протяжении полутора лет из номера в номер журнал

печатал подборку материалов, состоявших в основном из групповых заявлений лиц,

подписавших первое обращение, откликов, написанных в его поддержку, и столь же

категоричных статей и заметок, принадлежавших редактору журнала П.Аршинову,

известного в прошлом как историка Махновского движения на Украине и личного

секретаря Н.И.Махно. Материалы эти “разоблачали” деятельность Кропоткинского

23

Комитета во главе с В.Н.Фигнер и С.Г.Кропоткиной, вдовой революционера, и были

направлены против председателя Анархической секции Комитета - А.А.Солоновича,

которого обвиняли в подпольной антисоветской деятельности, в фашизме, монархизме и

прочих смертных грехах.

Конец скандальной истории нетрудно было предугадать. К началу 1931 г. все сколько-

нибудь видные и активно работавшие анархисты как нападавшей, так и защищавшейся

сторон, оказались в концлагерях, политизоляторах и в ссылке; редакция “Дела труда”

вынуждена была перебраться из Парижа в Чикаго уже без П.Аршинова, который к

конфузу его сторонников оказался агентом ОГПУ<2>; Музей Кропоткина испытал ряд

жестоких ударов со стороны этого учреждения, а сам анархизм, как политическое,

идейное (и философское) течение, фактически, прекратил свое существование. Оставалось

лишь сначала изолировать, а затем и ликвидировать его последних приверженцев в

России, что и было с успехом выполнено к 1938 г.

Таким образом, в отношении своей направленности и подоплеки эти события для

историка особенной загадки не представляют. Однако исследователя больше интересует

не конечный результат, а тот процесс, который к такому результату приводит. Между тем,

названные выше события не получили никакого освещения в специальной литературе и

оказались выпавшими из поля зрения историков, как, впрочем, и все анарходвижение 20-х

гг. нашего века, о котором мы имеем поверхностное, к тому же превратное представление.

Последнее объясняет, почему даже в редких работах, авторы которых касались событий,

связанных с анархизмом и Кропоткинским музеем, оценка и понимание происходившего

оказываются далеки от действительности, а сами события сводятся, в основном, к борьбе

фракций и групп за главенство в движении <3>.

В настоящее время положение изменилось и в отношении источников, открывающихся

для исследователя, и в возможности нового подхода к событиям указанного периода в

целом. Сейчас мы начинаем понимать, что 20-е годы нашего столетия воспринимались

нами лишь одной какой-то своей стороной, в силу тех или иных причин получавшей

определенное освещение и оценку, как, например, борьба личностей внутри правящей

партии (к чему до сих пор приковано внимание историков и публикаторов последних лет),

становление советского кинематографа, театрального искусства, литературы, поисков в

области архитектуры и изобразительного искусства, наконец, политики по отношению к

деревне.

Между тем, каждое из названных явлений при внимательном рассмотрении

оказывается всего только одним аспектом генерального процесса, начавшегося в ноябре

1917 г. и завершенного в своих основных чертах к декабрю 1930 г.
– напряженного

процесса сложения экономической и политической структуры тоталитарного государства

“нового типа”, не имевшего аналогов в истории. Процесс этот, программа которого была

подробно изложена в работе В.И.Ленина “Государство и революция”, предусматривал

обязательное уничтожение прежних общественных институтов, классов, слоев и всего

уклада жизни российского общества, причем уничтожение не только организационное, но,

в первую очередь, физическое.

Сейчас мы знаем, сколь чудовищно и грубо проходило уничтожение российской

интеллигенции как биологического носителя не-советского (т.е. не партийного, не

материалистического и не атеистического) сознания в области науки и культуры, да и во

всех областях жизни страны. Именно в этот период, закончившийся в 1931 г. и

ознаменованный новым “алтарем коммунизма”, воздвигнутым над нетленным телом его

вождя на Красной площади в Москве, когда репрессии приняли всеобщий характер,

завершился разгром и физическая изоляция прежних союзников РСДРП, провозгласившей

себя “коммунистической партией”. В числе их оказались и анархисты, формально

сошедшие с политической арены в 1921 г. после разгрома Кронштадтского мятежа, но

какое-то время еще терпимые полулегально при условии их отказа от всякой

политической деятельности.

24

Что представляло собой анархическое движение в это последнее свое десятилетие?

Внятно ответить на вопрос не сможет сейчас ни один историк как по отсутствию