Мое кудрявое нечто
Шрифт:
Не могу поверить, что он говорит это. Словно это что-то обыденное. Словно ничего страшного не случилось.
– Кусочек за кусочком, – четко продолжает монотонный голос. – Возможно повезет, и она…
– Заткнись! – рявкаю я.
– А что ты хотел услышать? – усмехается этот монстр. – Пожалеть тебя? Или ее? Не вздумай. Станешь жалеть, придется отпустить. Сам не сможешь ее каждый день видеть.
– Я не ты, – мотаю головой, пытаясь уверить себя в правдивости своих слов. – Я не хотел… это вышло случайно…
– И не оправдывай себя, Коршун. Иногда каждый из нас совершает поступки, которых мы не хотим.
Делаю, как говорит друг. Вижу, словно в замедленной пленке, как сопротивляется девчушка, как дрожит пухленькое тельце, и как останавливается, сдаваясь. Как тонкие соленые струйки стекают из глаз на яблочные щечки и вниз.
– Возненавидь себя, отматери, разбей что-нибудь, – глаголит сухой голос, – или сломай кого-нибудь… и живи дальше… а то, что в башке прокрутил забудь, иначе тебя самого не будет.
А может, он прав? Романов знает, о чем говорит. Он уже больше года борется с тем, что натворил. И у него получается судя по тому, что Орловской явно лучше. Только я не Юран. Я не бесчувственная машина, я не могу приказать себе не думать о том, что в голове. Да и мало кто может. Мой друг словно и не человек вовсе, контроль над эмоциями его самая сильная сторона. А я…
– И ее не будет. Ненавидь себя, презирай, Коршун… но ей еще тяжелее. Ее то надо вытащить. Так что выкинь из головы слабость. Ты должен быть рядом, когда будешь нужен.
Я буду. Не факт, что буду нужен. Скорее всего пухляш плюнет в мою сторону и я больше никогда ее не увижу. Но я постараюсь сделать так, чтобы этого не случилось.
– Я смогу все исправить? – зачем-то спрашиваю.
– Мы можем все, чего хотим, – следует хриплый ответ.
– Романов, – открываю глаза, чтобы увидеть друга, – а ты точно человек?
– Моя жена уверена, что нет. А я каждое утро еб.шу грушу, чтобы почувствовать боль и доказать себе, что да.
Молчим пару секунд, смотря друг на друга и взрываемся хмельным хохотом. Откидывая голову на кафель стены, протягиваю Юрану пустой стакан, и он наполняет его снова. Мне необходимо это сейчас. Выпиваю половину, отвлекаясь на звонок мобильника друга.
– Тинуль, все в порядке, Рите стало плохо, перенервничала девчонка. С ней все будет хорошо, не переживай… Нет, ты не приедешь, ты останешься в отеле… ты слышала меня? Умница… Я не скоро приеду, не жди, ложись.
"Нервничает" – поясняет Романов, убирая телефон в карман брюк.
***
Мне не больно. В голове что-то кружится и гудит. Я почти ничего не чувствую. Даже руки словно ватные. Я в больничной палате. Свет приглушен. Тишина. Я помню, как Миша нес меня к машине. И мне страшно, что он где-то тут. Я не хочу его видеть. Кого бы попросить забрать мои вещи из его дома? Я могла бы пожить у бабы Кати. Хотя нет… тогда придется рассказать ей о случившемся, а в ее возрасте нельзя нервничать. Можно напроситься на постой к Хомяковой. Она не откажет. Я смогу пожить у нее какое-то время, пока не решу квартирный вопрос. Можно попроситься в "Спортивный квартал", вдруг они примут меня обратно? Так же можно снова спросить
про общежитие…– Рита, ты как?
Замираю. Это кто спросил? Поворачиваюсь на голос. Друг Миши лежит на соседней кровати в одних брюках. Его правая рука перевязана. Улыбается.
– Леша? Ты тут откуда?
– Тебе срочно нужно было переливание. У нас одна группа. И кровь в нас теперь тоже одна, так что наслаждайся, мы почти родственники.
А мы из без общей крови похожи – почему-то говорит мне сознание. У Леши почти такого же цвета волосы, а карие глаза отличаются от моих золотистым оттенком, явно выделяющимся в ярком свете больничных ламп.
Парень встает с кровати, подходит ко мне. Прикладывает ладонь к моему лбу.
– Принести воды? Или чего-нибудь еще?
Неловко прошу воды. Он отдал мне свою кровь? Мы ведь даже не знакомы ладом. Леша помогает мне выпить, потому что сесть я не смогла. В животе и ниже появилось чувство стянутости, а в голове странный, пьянящий туман. Наверное, так проявляется наркоз.
– Как чувствуешь себя? Позвать врача?
Прошу не звать никого. Леша рассказал, что Миша ждет у палаты. Не хочу его видеть. Его друг остается со мной, ведь если он выйдет, Миша поймет, что я пришла в себя.
– Если хочешь поделиться произошедшим, я готов выслушать, – спокойно предлагает парень, – и оставить все между нами.
– Не о чем рассказывать. Мне стало плохо.
Как можно рассказать малознакомому человеку об этом кошмаре?
– Тебе наложили несколько швов, – сообщает друг моего мужа, – около месяца сидеть не сможешь. Так что если захочешь подняться, попроси, я помогу.
– Откуда ты знаешь?
– Я был тут, когда тебя оперировали.
Молчу. Нет, я не стану плакать, хоть и хочется. Наплакалась уже. Слезами горю не поможешь, что и стало ясно, когда Миша наплевал на мои слезы и просьбы.
Леша дает мне еще стакан с водой и пару таблеток. Доктор оставил их для меня. Выпиваю. Скоро анестезия начнет отступать, а я не хочу снова чувствовать боль.
– Рит, если тебе понадобится помощь, ты можешь обратиться ко мне.
Киваю. Леша ложится обратно на свою кровать и закрывает глаза. Я делаю тоже самое. Не стану я обращаться за помощью к друзьям Коршуна. Все они одного поля ягоды. Избалованные золотыми люльками богатеи, считающие, что могут позволить себе творить что угодно. Притворяются весельчаками и добряками, пока рассекают бассейны с морской водой, а как только что-то не по ним, показывают свою силу. Еще бы, такие люди знают о своей безнаказанности. Разве я пойду писать заявление на своего мужа? Что я в нем напишу? Что муж изнасиловал меня в первую брачную ночь? Смешно! Да и кто даст ход заявлению на сына генерала армии?
Ладно, хватит жалеть себя. Пусть сделанное останется на совести моего горе-мужа. А мне надо как-то выбраться из больницы, не собираюсь ждать появления Коршуна в палате. А ну как потащит меня снова в кровать. А что, зашили ведь уже, я снова готова к тестированию. Наивная идиотка! Поверила, что действительно нравлюсь ему. А ему и надо то было всего наговорить мне красивых слов, одарить подарками, и я купилась. А он получил, что хотел. И желание отца выполнил – женился на мне, и похоть свою удовлетворил. А ведь мне и в правду показалось, что он хороший человек.