Мое кудрявое нечто

Товарищ генерал выслушивает меня молча. Просит скинуть ему номер хирурга, оперировавшего Риту, хочет узнать о ее положении из первых уст. Мне же четко поставленным голосом запрещает появляться на даче. "Я думал, что вырастил офицера, готового постоять за честь страны и семьи, оказалось, что я помог еще одному моральному уроду воплощать в жизнь похабные мысли" – после этих слов в трубке звучат гудки.

Романов привозит еду. Откармливаем Кобаря гречкой и печенью. Просто и восстанавливает силы.

Затем Романов уезжает в отель. Он не может надолго оставлять жену.

Леха снова засыпает, ему это сейчас необходимо.

А я усаживаюсь рядом с кроватью своей жены и разглядываю ее бледные круглые щечки.

Она моргает несколько раз, прежде чем полноценно открыть глаза. Кашляет и хватается за низ живота. Подаю ей стакан с водой и помогаю выпить, придерживая голову. Стираю пролитые капли с ее шеи и груди.

– Прости меня, – голос получается сдавленным, словно на горло наступили.

– Уйди, пожалуйста, – так же отвечает пухляш, хочет отвернуться, но лицо тут же искажается от боли, ей тяжело двигаться.

Поднимаюсь, хочу помочь ей устроиться удобнее. Но девчушка отталкивает мои руки, корчась еще сильнее, и я отступаю. Не хочу причинять новую боль.

– Что я могу сделать, чтобы тебе стало легче?

– Уйти…

– Рита…

– Мих, выйди, – осекает проснувшийся Кобарь.

Покидаю палату. Я не могу спорить с двумя людьми, пострадавшими из-за меня. Да и вряд ли малышка готова сейчас к диалогу.

Снова придавливаю задом диван. Впиваюсь пальцами в волосы, до боли оттягивая их. Я должен что-то сделать, чтобы стало легче. Не мне… пухляшу.

Отбивающие четкий ритм шаги раздаются по коридору. Из-за угла появляется отец. Я знал, что он приедет. Задержался что-то.

– Ты не подойдешь больше к ней, – отец старается говорить тише, но его командный голос не способен не отскакивать от кафельных стен. – Ты не появишься на даче и в тех местах, где вы можете встретиться. Ты больше не будешь рассчитывать на мою поддержку по службе, так что за свои выходки придется отвечать как положено. А теперь собирайся. Ты улетаешь сегодня вечером.

– Куда?

– Вот твое назначение, – отец достает конверт из внутреннего кармана пальто и кидает его на диван рядом со мной. – А теперь пошел вон отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели.

– Бать, я не могу сегодня. Дай мне хотя бы неделю. Я не могу оставить ее сейчас.

Я готов умолять его. Никогда раньше не позволил бы себе этого. Я никогда не просил его помощи по службе. Он знает это. Но сейчас он отсылает меня в тот момент, когда я не могу улететь из Москвы. И это он тоже знает. Наказывает меня.

– Я позабочусь о ней. Она мне дочь теперь. Спасибо, сын, ты помог мне отдать долг человеку, прикрывшему всех нас своей грудью… Володька на том свете проклянет меня.

Он разочарованно вздыхает. Еще бы! Он хотел позаботиться о дочери погибшего товарища, а получилось, отдал ее на растерзание своему сыну.

– Иди, сын, самолет вечером.

И он пропадет за дверью палаты моей жены.

***

– Рита, напиши мне список вещей, которые тебе необходимы. Армен Самуилович сказал, ты пробудешь тут две недели. Я привезу все сегодня же.

Алексей Витальевич входит в палату без приветствий. Но я рада его видеть.

– Тезка, привет, – он пожимает руку Леше, лежащему на соседней кровати.

– Здравия желаю, товарищ генерал, – отвечает тот.

– Спасибо, Алексей, за кровь. Группа не частая. С начальством твоим я переговорил. Улетишь сегодня, по плану. А в Крыму пару дней тебя беспокоить не будут. Восстановишься. Так что иди, собирайся. И еще раз спасибо.

После прощания с Лешей, мы остаемся наедине с генералом. Его морщинистые, но все еще сильные руки крепко сжимают мою ладонь и гладят по голове. Он просит прощения за сына и за то, что настаивал на этой свадьбе. Кто мог знать, что он вырастил чудовище. Миша больше не побеспокоит меня. Он не говорит, почему. А я не спрашиваю. Я останусь на даче под его присмотром, пока не восстановлюсь. Затем, если захочу, я могу переехать в его московскую квартиру, где уже начался ремонт, либо выбрать любое жилье, где мне было бы комфортно. Но Алексей Витальевич, конечно, хотел бы, чтобы я осталась на даче.

Он забирает меня из больницы через три недели. В моей комнате приготовлено кресло с откидной спинкой, чтобы я могла выбрать полулежащую позу, ведь сидеть мне еще больно. А зал переделан под мои нужны почти весь. Один диван расправлен, и на его углу лежит свежий комплект белья, у камина поставлено массажное кресло с поддержкой для ног, а рядом, на столике, стоит чайный сервиз. Если будет тяжело подниматься по лестнице в комнату, я смогу с комфортом провести время тут.

Тетя Наташа, белокурая полноватая женщина с красивым молодым лицом встречает меня. Они расписались с генералом через день после нашей с Мишей свадьбы. И будут жить тут, пока я не определюсь. Это здорово. Оставаться одной мне не хочется. Да и тетя Наташа оказалась веселой болтушкой, умеющей готовить блюда кухонь народов мира, так что мой больничный большей частью проходит на кухне, где она передает мне свои навыки.

Стараюсь не думать о случившемся, всеми силами отгоняя от себя мерзкие воспоминания. Теряюсь, когда в голову закрадывается мысль о том, что дом, который я полюбила и к которому успела привыкнуть, не мой, и семья эта не моя. Я должна уйти? Или… Я должна уйти! Но я не могу этого сделать. Дважды собирала вещи, и каждый раз останавливалась у дверей комнаты, так и не сумев собраться с силами и оставить случившееся в прошлом.

Плачу ночью, уперевшись носом в подушку и успокаиваюсь, только листая фотоальбом Коршуна. Веселится! Он на каждой фотографии веселится. Даже измазанный какой-то черной краской, или сажей, увешанный толстенными цепями он… смеется. И когда за окном рассветает, и ветер заносит в приоткрытое окно трели вернувшихся с зимовки птиц, я думаю о том, что тоже смогла бы улыбнуться, будь рядом этот веселый, громкоголосый и идеально ужасный человек, рядом.

По утрам мы гуляем по лесу с собаками и кошкой Тиной. Даже кот Юра пристрастился к этим прогулкам, и преследует нас издалека, осторожно ступая по тающему снегу, старательно делая вид, что гуляет сам по себе, и ни в коем случае не заинтересован в нашей компании. Зима отступает, давая новую жизнь и новую радость.

Боль проходит постепенно. Упускаю момент, когда именно тело перестало реагировать на каждое движение, просто в один день я вдруг поймала себя на мысли, что могу нагнуться, открыть духовой шкаф и не почувствовать при этом пронзающей все тело колкой стрелы.

Алексей Витальевич теперь дома каждый вечер. Возвращается иногда поздно, но всегда целует свою жену и меня в щеки, и мы садимся ужинать. Он решил уйти в отставку и ему необходимо привести в порядок свои дела для передачи преемнику.

Опять стараюсь не вспоминать о мужчине, который подарил мне надежду, а потом забрал ее грубым и мерзким способом. Злости уже нет. Да и злиться мне некогда. Заниматься приходится с двойным усердием, нагоняя пропущенный за больничный материал. Тут помогает Хомякова. Ей и бабе Кате я соврала, что простыла, и лежала в больнице с воспалением легких, после которого необходим карантин. Не хочу рассказывать им правду. А вот Тине рассказала все, как было. Хотела соврать и ей, но не вышло. Слова как-то сами вылились. Девушка ревела вместе со мной, когда ее маленькие ласковые ладошки обнимали меня, а розовый аромат укутывал пространство, окружающее нас. "Мужчины бывают иногда несправедливы к нам, не понимая, как легко ранить. Им кажется, что мы такие же, как они. Миша скоро вернется, и вы поговорите. Скажи ему все, что чувствуешь, не скрывай ничего. Уверена, решение найдется" – произнес ее нежный голос, а потом добавил «Они слишком примитивны, чтобы понять наш организм, Рита. Мы должны учить их жить рядом с нами. А иногда и сами должны учиться быть рядом с ними. Ты можешь уйти, если Мишель позволит тебе сделать это. А можешь остаться и попробовать еще раз».