Мое побережье

— Прости, я сильно опоздала?

— Привет! — голос Наташи, низкий и мягкий, щекочущей волной пронесся по коже. Она неожиданно потянулась и приобняла меня за плечо, едва я уселась на переднем сидении и захлопнула за собой дверь. — Ерунда, я только подъехала.

С нашей последней встречи ее волосы самую малость отрасли, и теперь, выпрямленные и уложенные, касались плеч.

От нее пахло терпким, но не душащим парфюмом — такому аромату идеально подошло бы определение «зрелый». Самое странное: гармонировал он с ней идеально.

— Что в пакете? — она с любопытством покосилась в сторону подарка, попутно выруливая на проезжую часть.

Я почувствовала, как щекам и шее под голубым кашемиром становится жарко.

— Книги, — слова прозвучали глухо; я смущенно закусила губу. — Два сборника рассказов: «Воспоминания Шерлока Холмса» и «Архив Шерлока Холмса», — и я искренне надеялась, что память меня не подводила, да упомянутых книг на полке в коллекции Брюса, в самом деле, не имелось.

— О! Ему понравится. Он фанатеет по Шерлоку, хотя, конечно, все отрицает.

Я улыбнулась, чуточку расслабляясь в ее обществе.

Мы подъехали к светофору, когда Наташа вдруг встрепенулась, вновь обращаясь ко мне:

— Ты слушаешь Анастейшу?

— А?.. — растерявшись, я нелепо хлопнула ресницами, наблюдая за ее рукой с каким-то красивым браслетом, потянувшейся к радиоприемнику.

— Поп-музыка, — пухлые губы расплылись в улыбке, а затем принялись нашептывать слова. — Это просто песня моей молодости! — пальцы отбивали дробь по рулю в такт музыке.

Мотив вдруг показался страшно знакомым. Шестеренки активно крутились в голове, мучили, не подкидывая ни единой здравой мысли или воспоминания, и зудели легким раздражением в затылке. Я знала эту песню — определенно! — и никак не могла понять, откуда. Эдакое музыкальное прескевю.

А потом она резко увеличила громкость и запела:

— И мне все еще интересно, знаешь ли ты, — в голове фейерверками взорвалось осознание, напрочь сбивающее своей волной ностальгического фриссона, — каково это — когда тебя оставляют в одиночестве, и когда повсюду холод!*

Язык буквально шевелился во рту, желающий подпеть, но не знающий необходимой комбинации слов; я внимательно вслушалась в припев, что в детстве воспринимался как несуразная и бессвязная болтовня, тщательно переваривая в голове каждую строчку.

— Ну же, присоединяйся!

Это ненормально: хотелось сказать мне. Это глупо, по меньшей мере странно и далее, далее, далее… слов рвалось много, но ни одно из них так и не выскользнуло из разомкнутых уст.

Я вновь ощутила себя ребенком, когда припев повторно разнесся на радиоволнах. Так тянет, но так бессмысленно.

Прикусила губу и отвернулась к окну, чувствуя себя круглой дурой.

— Может, ты тоже знаешь, каково это — ощутить, что тебя оставили в одиночестве, — лицо горело от смущения, когда я решилась тихо подпеть ей.

Наташа весело рассмеялась, прибавила звук настолько, что музыка начала отражаться от стенок желудка, и вдруг запела громко, разгоняясь по трассе, обруливая какую-то железную развалину на колесах и вынуждая стрелку на спидометре лететь вверх с рвением, характерным для ускорения сердцебиения блюстителей порядка, наблюдающих картину мчащегося в огнях ночного города авто.

— И мне интересно, знаешь ли ты!..

Пришлось зажать между зубов палец, чтобы не хохотнуть в голос. Безумие. Чистое, стихийное и неповторимое, ярчайшим воплощением которого она была — сгустком энергии.

Сумасшествие заразно:

— Каково это на самом деле!..

— Когда тебя оставляют в одиночестве, и когда повсюду холод!

Сердце выпрыгивало из груди от эйфории, гонящей кровь по венам, и искрилось игривой восторженностью, словно здесь и сейчас происходило нечто волшебное.

Словно музыка — и есть та самая магия, вдруг сплотившая двух совершенно разных людей и пробравшаяся под кожу, окутавшая кости, каждый сосуд или вену. Как подобное вообще возможно?

Девушка с рыжими волосами озвучивала хрипловатым голосом строчки куплетов, с забавной напускной театральностью подергивая головой и плечами, эмоционально двигая бровями и ненадолго прикрывая веки — ситуация не позволяла спустить на тормоза.

Неужели этот мир и впрямь настолько непредсказуем, что ситуации, еще несколько месяцев назад казавшиеся абсурдными, сейчас воспринимаются как нечто естественное и правильное?

У Наташи была красивая улыбка, и меня пробирал эстетический восторг каждый раз, когда я на нее смотрела.

Совсем недавно я считала эту слегка эксцентричную особу поверхностной вертихвосткой, глупо ревнуя к человеку, который никогда не принадлежал мне.

А сейчас мне казалось, что я не видела ничего настолько умопомешательного и одновременно прекрасного, и не чувствовала ничего настолько захватывающего и искрящегося, как ее и времени, проведенного с ней.

***

Мальчишки ждали нас у входа.

Брюс был причудливо аккуратно причесан, насколько это было возможно с учетом структуры его волос, а из-под ворота кожаной куртки Тони виднелся белый клочок классической рубашки. Ни джинсам, ни кедам он, однако, не изменил.

Чувствуя себя крайне неловко перед Наташей, я все же не решилась мазнуть Беннера губами по щеке. Но и продолжительных крепких объятий, в которые он меня заключил, было достаточно.

Я прикрывала глаза, повисая на крепких плечах и шепча: «С днем рождения». Когда обнимаешь человека, к которому испытываешь искреннюю симпатию — я не говорю о романтике, — тебя охватывает потрясающее чувство, и в груди смешивается множество эмоций одновременно: приятно покалывающее волнение, теплый домашний уют, безопасность, любовь в ее самом чистом и искреннем представлении. Кажется, все в мире в этот момент правильно и идеально, и хочется, чтобы объятие никогда не заканчивалось.

Не знаю, уместно ли нарекать людей подобным мастерством — обычно так говорят о поцелуях, — но Брюс Беннер умел обниматься.

Стоило Наташе оказаться рядом с ним, в голову невпопад въелась мысль: я никогда не представляла его целующимся. Безусловно, это и не входило в число моих увлечений перед сном, но конкретно о Брюсе я ни разу не задумывалась в подобном ключе. Вот, к примеру, на губы Стива я однажды совершенно случайно обратила внимание, и картинка нарисовалась в голове сама собой (потом приходилось очень долго утыкаться лицом в подушку и гнать дьявольские образы прочь). С Беннером ничего подобного не происходило. И, быть может, именно поэтому я на пару добрых секунд глупо уставилась на его лицо, заключенное в плен маленьких белых ладошек, замерев с резко образовавшимся в голове вакуумом, пока тот не наполнился единственной здравой идеей отвернуться.

— Неожиданно, да? — раздался над ухом насмешливый голос и щелчок зажигалки.

Я пожала плечами, разворачиваясь ближе к Тони и теряя из поля зрения Наташу, что-то тихо, с улыбкой нашептывающую Брюсу в самые губы.

— По-моему, все шло к этому.

— На правах лучшего друга могу поспорить.

— Лучшего друга для кого? — совершенно безобидный вопрос не содержал в себе никакого подтекста, но Тони на мгновение замер с сигаретой, зажатой между пальцев, так и не донеся ее до рта.