Мое побережье

— Не уверена. Но он не дурак, может, догадывается.

— Как раз-таки в подобных вопросах парни — критические тугодумы, — Наташа сделала глоток прямо из горла. — Говорю по собственному плачевному опыту. Сам он как себя ведет?

Я нервно передернула плечом.

— Иногда он пытается завести разговор, как раньше, но под слишком нелепыми предлогами. Пишет, спрашивает какую-нибудь ерунду, от вопросов о своем положении дел уходит или откровенно их игнорирует. Иногда смотрит, когда, думает, я не вижу. Потом опять замыкается в себе. Порой я думаю, что он меня просто ненавидит, — добавила, грустно усмехнувшись. Безусловно, разумных аргументов в пользу сего довода я не нашла, однако, чем черт не шутит?

На лбу Наташи образовалось несколько тонких линий, когда она нахмурилась.

— Не обязательно ненавидит, — она задумчиво качнула головой; пришел мой черед разглядывать ее. — Некоторые парни боятся показать свою симпатию и делают все возможное, на грани абсурда, чтобы никто об их… чувствах не догадался. Это сложно объяснить, но…

— Тони не такой.

— Мужчины — существа крайне примитивные и предсказуемые, если внимательно за ними наблюдаешь и начинаешь разбираться в общей природе их поведения. Все они одинаковые, только с носом оставляют под разными предлогами. Это называется «индивидуальный подход».

Мы начали с темы общих знакомых и девушек, а закончили личным геморроем с представителями сильной половины человечества.

О вине и женских разговорах можно слагать легенды.

— …Олдрич Киллиан, знаешь такого?

Лучше бы не знала.

Несколько раз мы выходили на улицу, и Наташа курила тонкие сигареты, жалуясь на то, с каким недовольством Брюс относился к этой привычке, и что в их компании только она да Старк — рабы типичного для представителей нашей возрастной категории порока.

— Знаю, — ночной воздух морозил уши, однако я упрямо оперировала приходом весны и отказывалась обматывать шарф вокруг головы. — Я с ним как-то целовалась, — принять из ее рук бутылку и сделать крупный глоток, поморщиться.

— Серьезно? — облачко дыма вырывается из губ со смешком.

Я нетрезво улыбалась.

— Слава богу, только целовалась. А что с ним не так?

— Идиот он, вот что с ним. Он вел в своем айпаде список, с кем спал, его девушка это нашла. А там после нее было еще четверо.

Никогда бы не подумала, что промывание костей лицам, под тем или иным предлогом фигурировавшим и оставившим след в нашей жизни, — вещь вполне увлекательная. Никогда бы не подумала, что вообще способна на такого рода бестактность да вопиющий протест собственным моральным устоям.

На часах было три, когда мы лежали плечом к плечу поперек кровати. Я любовалась плывущим потолком и наслаждалась непередаваемым чувством невесомости во всех конечностях. Наташа подпирала щеку кулаком и время от времени подцепляла пальцами кончики моих волос, разметавшихся по покрывалу.

— Это твой натуральный цвет?

Я издала нечто, схожее с согласным мычанием, прикрывая веки и отправляясь в круговорот одурманенного алкоголем рассудка.

— Иногда посещает мысль перекраситься в блондинку, но не решаюсь.

— Лучше не надо, волосы испортишь.

Не согласиться было нельзя — я итак вредила им плойкой, когда не лень было пускать чудо техники в оборот.

В окно пробивался лунный свет, и невеликих габаритов помещение изредка озарялось вспышками фар проезжающих мимо авто.

— Могу задать очень личный вопрос?

Пружины в матрасе слабо скрипнули; ворочающаяся на соседней кровати Наташа перекатилась на бок, лицом в мою сторону. От дискомфорта пьяный дурман на неопределенный промежуток времени ослаб. Я поежилась и натянула тонкое одеяло до подбородка.

— Ты когда-нибудь изменяла любимому человеку?

Со стороны послышался вздох, громче обычного.

— Один раз. По глупости: из-за обиды и в отместку. О чем потом все равно пожалела.

— Брюсу?

К удивлению, ответом служил смешок, хотя и не совсем искренний.

— Брюсу? Нет, конечно, нет. В прошлом году я встречалась с одним бабником, который ходил налево, не скрываясь. И как-то раз я разозлилась на него особенно сильно, после чего договорилась со Стивом…

Воздух с кашлем вышел из моих легких.

— Только не говори, что речь о Роджерсе.

Нетрезвый смешок скрылся под одеялом, в одночасье накрывшим рыжую голову.

— Ну, всякое бывало.

— О, боже мой! — я откинулась на спину, не сильно беспокоясь о качке, образовавшейся в море моего рассудка от столь резкого телодвижения. — Это не было тем, что я хотела бы знать.

— В определенных случаях секс по дружбе очень даже хорош.

— Не надо! Этих… подробностей!

Мою нестрогую пародию на угрозу сопроводил приглушенный смех.

Мы не задумываемся, как сильно переплетаются наши судьбы, пока не сталкиваемся с очевидным лоб в лоб. Не догадываемся, как пересекаются друг с другом люди в маленьком городе, изумляемся, если пресловутый город оказывается совсем не маленьким, а слухи о ближнем по-прежнему затесываются в узком кругу, не думаем о том, что где-то в считанных километрах кто-то может нас обсуждать, и чье-то сердце может замереть и нечаянно разбиться после необдуманного: «о, так ты встречаешься с этим парнем? Моя знакомая с ним спала, а еще он как-то раз предлагал в открытую секс мне; я отказалась. А, кстати, однажды…». Мы не всегда руководствуемся правдой, клеймя ту или иную девушку особой легкого поведения; кому какое дело, так ли это в действительности? Главное, что кто-то когда-то сказал.

Впитываем ложь, дышим ею. Рушим отношения, будучи недостаточно честными друг с другом. Прогниваем насквозь.

Девственниц и девушек, живущих половой жизнью, позорят одинаково. За парнями, которые всему свету по секрету доносят о своих сексуальных победах — бегают, а на тех, кто готов воспринять тебя в первую очередь, как личность, не обращают внимания.

С каких пор моральная падаль считается нормой? Меня тошнило от этого города. Тошнило от злословия, подстрекающего на каждом шагу.

А время идет, и мы продолжаем закручиваться в плотный комок из взаимоотношений. И все так же слушаем, кто, с кем и когда, в конечном счете почти переставая дивиться новым порциям «открытий».

Некоторое время мы лежали в тишине. Мысли с трудом формировались в единую и связную линию. Я вновь ощутила страшный дискомфорт, прежде чем напряженно вздохнула, однако сомнительных сил придавало обещание, данное Беннеру:

— Знаешь, я… это не совсем мое дело, — пальцы нервно теребили ремешок наручных часов, — и я ничего плохого о тебе не думаю, тем более, глупо судить человека, не зная всех тонкостей ситуации, но Брюс переживает за тебя. За вас.