Мои были

Смирно! Направо! Налево! Кругом! Шагом марш! Строевым! Бегом! В атаку, вперед! В штыки! Врукопашную! Бей! Коли! Ложись! По пластунски вперед! Команды подавались беспрерывно. Этот военный человек был неутомим, и чувствовалось то, что он действительно хотел научить людей воевать и драться на войне. Мужики маршировали, быстро поворачивались, бегали, ползали, часто нарушали строй, кто-то отставал или шел не в ногу. Уставали, больше, чем на работе. Глазеющие зеваки наблюдали за всеми нарушающими, ненарушающими, падающими мужиками, подтрунивали и подсмеивались совсем не к месту. Продолжалось такое обучение недели полторы. Помогла ли такая кратковременная тренировка в современном реальном бою, сказать трудно. В современной войне надо было научиться также плавать, хотя бы по топорному, чтобы преодолевать реки при проведении боев, а плавать и держаться на воде наши мужики не умели.

В деревню стали приходить повестки с требованием явиться в установленное время на сборный пункт. До осени всех годных для военной службы мужиков забрали в действующую армию. На проводы каждого собирались все соседи. Пели прощальные песни, плясали, плакали. Все знали, что человек уходит на войну и может не вернуться в отеческий дом. Деревня осталась без челоможных мужиков. Тогда никто не думал, не ведал, что с этой ужасной войны вернутся немногие, да и то израненные и калеки. Женщины, взявшие на свои плечи двойную тяжелую нагрузку слабели, болели. Не хватало еды для поддержания сил и здоровья. Отец ушел второго сентября. Утром принесли повестку, а днем надо было сдать дела, в том числе зерновой склад и вечером - отъезд. Котомка с сухарями, запасное белье, ложка, кружка были приготовлены заранее. Мы остались втроем с матерью и двухлетней сестрой. Отец сначала писал письма с места формирования воинского соединения в городе Можге в Удмуртии, а потом с фронта. Поздней осенью письма от него перестали приходить. Мы поняли, что отца у нас больше нет.

Беда не приходит одна, и пришли болезни. Осенью свирепствовала чесотка, и откуда она взялась? Мы учились в школе, что-то читали, писали, считали, изучали, и при этом нещадно чесали и царапали свои руки и все тело. Фельдшерица давала какие-то мази, но они не помогали. Исчезла эта зараза с наступлением холодов. Наступил новый, 1942 год, который принес нам еще одну боль - корь, которая напала на нас, детское население помимо зимних холодов. Кушать не хотелось, перед глазами постоянные разноцветные кроваво - красные круги. Фельдшерица приносила и давала какие-то порошки, которые вроде бы помогали, но слабо. К сожалению, среди нас была и потеря - один из нас умер от этой болезни. Обучение в школе прекратили на все время болезни до того, как мы выздоровеем и будем способны ходить в школу - на расстояние три километра.

Наступила весна 1942 года. Я закончил второй класс. В колхозе надо было работать за себя и за ушедших на войну мужиков, и рабочих рук не хватало, и нам, малым людям пришлось идти работать.

"Довольно, Андрюша, гулял ты не мало, пора за работу, родной!". Мне выдали и закрепили за мной коня, с которым я был обязан выполнять все необходимые сельскохозяйственные работы, которые были не всегда посильными для нас, малолетних, но и для взрослых женщин. Я работал коногоном, бороновальщиком, перевозил пока мелкие грузы, и исполнял другие, посильные для меня дела.

Работа в колхозе в весенне - летнее время в течение всего светового дня за исключением утренних домашних дел и обеденного перерыва - "паужны", продолжавшегося два часа - для нас отдых. Не надо думать, что такой продолжительный обед давался только нам для отдыха. Нет, такой перерыв диктовался тем, чтобы вволю накормить, напоить лошадей и дать им отдых. Если бы мы нарушили режим работы, кормления, поения и отдыха наших лошадей, то могли их вывести из строя, после чего они могли потерять работоспособность. Этого нельзя было допускать. Особенно надо было следить за очередностью кормления и поения их, сначала дать корм и время, в течение которого они обсохнут и примут корм, а потом напоить их. Если не соблюдать такой последовательности, то у коней отнимаются ноги и они становятся неспособны к работе. Конское поголовье было нашей главной производительной силой, и его надо было хранить, как зеницу ока. Колхозники понимали зто хорошо, а пришлые руководители не знали этого да и не хотели знать, и заставляли работать безо всяких перерывов.

РАБОТА в колхозе в весенне - летнее время и осенью продолжалась полный день до темна, до того времени, когда уже невозможно было чётко и ясно распознавать предметы труда и вещи.

С самого начала весны мы начинали готовить поля под посевы - убирали сорняки, пахали, боронили, сеяли зерновые вручную и с помощью конной сеялки, сошники которой часто забивались землей, особенно в сырую погоду. После посева зерновых культур, когда становилось потеплее, высаживали картофель, овощи и корнеплоды.

Начиналось лето, и мы ухаживали за посевами и посадками, эта работа в основном заключалась в очистке полей от сорняков, которые, как нам казалось, росли быстрее, чем наши культурные растения. Летом заготавливали сено и сочные корма, необходимые для содержания нашего конского поголовья, крупно - рогатого и мелкого скота в зимнее время. Осенью убирали урожай, обрабатывали его, укладывали в хранилища. Зерно в соответствии с планом и обязательными государственными поставками сдавали в первую очередь. Это зерно пока засыпали в колхозные зернохранилища под надзор ответственного лица до тех пор, пока его не вывозили на хлебоприемные пункты, расположенные на железнодорожных станциях, и эта транспортная работа выполнялась; в основном, зимой. Все работы худо - бедно выполнялись, их нельзя было не выполнять, нельзя было терять ни зернышка из выращенного урожая. Осенью на нас, работающих в поле часто сыпались дождь, слякоть, снег. Было, к сожалению и такое, что мы не могли управиться полностью с уборкой картофеля и корнеплодов, часть которых оставалась в поле и заносилась снегом. А весной, когда сходил снег, мы выкапывали крахмальные остатки картофеля из почвы и готовили из него себе еду. В уборке картофеля нам помогали военнопленные немцы, румыны, итальянцы, которые проживали в отдельных лагерных пунктах Вятского лагеря НКВД, расположенных относительно недалеко от наших деревень. Они приезжали к нам на американских машинах - "Студебеккерах", выкапывали картофель и увозили его к себе для питания.

При уборке и обработке зерновых культур в колхозе обязательно присутствовал посланный коммунистическими партийными властями уполномоченный надзиратель - надсмотрщик, который смотрел, вычислял, проверял количество выращенного и обработанного зерна и следил за работой колхозников, точнее колхозниц. Одет он был в полувоенный мундир защитного цвета. Наши колхозницы называли его надзирателем. Он почти постоянно находился на гумне - закрытой площадке, где обмолачивали и очищали сжатый хлеб, следил за работающими, и давал бестолковые замечания, так как не знал дела. Нам, коногонам на приводе молотилки то и дело кричал: "Эй, мальчик сильнее гоняй лошадей!" Мы его не понимали, потому- что замечания нам могла давать только машинистка молотилки и принуждать нас посильнее гнать лошадей тогда, когда машина сбавляла обороты, но никак не некомпетентный надзиратель. Женщинам он кричал, чтобы они быстрее крутили веялку, а они в ответ ему: "Мы не заключенные в лагере, чего ты приехал надзирать над нами? Поучать как работать и крутить веялку? Мы без тебя знаем, как это делать. Почему ты не на фронте? Наши мужики ушли все на войну, а ты, здоровый человек, караулишь нас, баб. Позорник. Если нужно крутить веялку быстрей, то возьмись и крути ее быстрей. Бездельник."Мы не могли определить, что этот человек умеет делать сам, кроме как произносить невпопад никчемные замечания.

ХЛЕБ сдавали государству регулярно, строго выполняя план. Но надзиратель зорко смотрел и видел, что хлеб в колхозе оставался после сдачи его по плану и докладывал об этом руководству района. В колхоз приехали партийные и советские руководители из района и дали команду собрать всех колхозников на общее собрание. Цель - заставить людей проголосовать за сверхплановую сдачу государству оставшегося хлеба.

Колхозники пришли на собрание вечером после работы. Высокие чины без обиняков заставляли голосовать за сдачу хлеба сверх плана. Люди были не согласны с таким принудительным предложением и говорили:" План сдачи хлеба государству рассчитывали и составляли вы, находящиеся у власти, а не мы. Какой еще с нас спрос? Мы свое дело сделали - сколько было запланировано сдать хлеба, мы то и сдали. Остальное оставьте нам. Вами рассчитанный план сдачи был и так напряженным". Чины обвиняли колхозников в несознательности, во вредительстве, предательстве, угрожали вообще не давать хлеба на трудодни; предупреждали, что не отпустят их с собрания до тех пор, пока они не проголосуют за сверхплановую сдачу хлеба, увещевали и, образно говоря, выкручивали руки, ломали хребты, ставили на колени. В ход шло все, чтобы уломать строптивых колхозниц. А они не сдавались:" Если мы сдохнем от недоедания и голода, то никакого хлеба в дальнейшем не вырастим, и ничего государству не дадим. Вы этого хотите?"

Собрание затягивалось за полночь. Чины стояли на своем, колхозники - на своем. Шум, гам, крики, слезы. Наконец, Пелагея Ивановна, пахарица, сильная женщина, встала и воскликнула: "Бабы! нам не победить этих дармоедов. Они завтра нажрутся браги и будут дрыхнуть, а нам надо будет идти выполнять работу домашнюю и общественную, которую за нас делать никто не будет. Надо голосовать "за!". Лица высоких чинов посветлели и они начали улыбаться. Они взяли измором и победили колхозников, которые проголосовали за сверхплановую сдачу хлеба. В ближайшем номере районной газеты "Кайский горнорабочий" появилось сообщение: "Колхозники колхоза "13-я годовщина Октября" на общем собрании дружно решили сдать хлеб сверх плана.

Надзиратель от коммунистистической партии оставался в колхозе до тех пор, пока не были обработаны зерновые хлеба. Остававшийся пока в полях необработанный хлеб в снопах, - уложенных в скирдах - шаромах, но этот представитель от районных властей считал и учитывал весь урожай зерновых и докладывал своим руководителям обо всём. Процедура сверхплановой сдачи хлеба повторялась ежегодно и не по одному разу. Для раздачи хлеба на трудодни колхозникам оставалось очень мало. Чем питаться и как проживать? Люди слабели от недоедания, болели, уходили из жизни в молодом возрасте, в том числе добровольно.