Молодость с нами

была маленькая зеленая шляпа, которая хорошо шла к серому Вариному пальто.

Когда пришли домой, Варя вся тряслась от холода, у нее были совершенно мокрые ноги и посинели губы.

Павел Петрович достал ей Олины валенки, поспешил затопить плиту в кухне, и они сели на кухонные табуреты

возле кухонного стола. Варя постепенно согревалась, ей было хорошо и было все равно, что в ее жизни

случится с нею дальше. Пусть через час, через тридцать минут Павел Петрович одумается, заставит ее надеть

мокрые туфли и скажет, чтобы уходила. Она наденет мокрые туфли и уйдет. Но зато этот час или тридцать

минут никто никогда у нее не отнимет.

Павел Петрович жаловался на Олю. Варя сказала, что Оля, видимо, уже стала женой Виктора Журавлева,

во всяком случае живет она у Журавлевых, куда Варя заходила дважды. Там перегородили комнату дощатой

перегородкой, такой — не до самого потолка, оклеили перегородку обоями. В одной половине… — Варя пожала

плечами, — так, во всяком случае, говорит Оля… в одной половине живут она и мать Виктора Журавлева, в

другой — сам Виктор. Этот Виктор Журавлев очень хороший молодой человек. Они будут хорошо жить. Придет

время, Оля одумается и попросит прощения у него, у Павла Петровича, пусть Павел Петрович не огорчается, не

мучается так, все будет хорошо.

Варя изо всех сил старалась утешать Павла Петровича. Но слушать ее Павлу Петровичу было

невыносимо больно. У него не стало дочери, над силой и авторитетом отца взяла верх более мощная сила —

сила любви.

В плите гулко трещали еловые поленья, за лето высохшие, как порох. От плиты шло тепло по всей кухне.

Варины чулки, подвешенные над плитой, быстро сохли, от них перестал идти пар. Сушились и туфли,

положенные на крышку от кастрюли. Варя была счастлива в этой странной бивуачной обстановке. А Павла

Петровича вновь томило сомнение: зачем он привел Варю, зачем мучает ее?

Он думал, что Варя от него чего-нибудь ждет. А Варя ничего и не ждала. Она любила, была с любимым

человеком, чего же еще ей надо? Разговоров? Не надо разговоров. Слов уверения? Не надо и этих слов. Он

может молчать, сидеть и смотреть, как в отверстиях печной дверцы пляшет огонь, — пусть так сидит и молчит

— она будет смотреть на него и запоминать, запоминать каждую черточку на его лице, каждое его движение,

каждый жест. Он может бранить ее, ворчать на нее — пусть, она будет слушать и запоминать каждую

интонацию его голоса. Что бы он ни делал — все хорошо, хорошо, хорошо.

Так прошли два часа. Павел Петрович устал от необходимости говорить, он устал от сомнений, от

борьбы с самим собой. Он сказал откровенно:

— Я вам очень благодарен, Варенька, что вы пришли. Спасибо, большое спасибо. Но теперь вам,

пожалуй, надо идти. Впереди еще целые полдня и весь вечер, вас, наверно, ждут ваши молодые друзья. Я

виноват, что оторвал вас от них. Очень виноват и искренне раскаиваюсь.

Меж глаз на лбу у Вари собралась складочка — и это было все, чем она ответила на обидные, смертельно

обидные слова. Но она была к ним готова. Она рассчитывала на полчаса, на час, а получила целых два часа. Она

отвернулась, надела свои высохшие чулки и не совсем досохшие туфли, встала и пошла в прихожую. Она там

надела шляпу перед зеркалом, Павел Петрович подал ей пальто. Варя попрощалась и вышла за дверь на

лестничную площадку. Павел Петрович вернулся в кухню, в тепло.

Он не подозревал, что Варя все еще стоит на лестничной площадке, держась за перила. По щекам ее

впервые за все время жизни в этом городе бежали слезинки. Ей было жалко Павла Петровича, она видела, что

он страдает, она знала, что на него обрушилась клевета, от него ушла Оля, он один, одинок; откуда он берет

силы переживать это все? Нет, она не ошиблась в нем, он человек, достойный великой любви, не какой-нибудь

ее, Вариной, маленькой, девичьей, а великой любви таких женщин, о которых писал Некрасов, которые в самых

тяжких испытаниях оставались верными своей любви и до последнего часа жизни стояли рядом со своими

любимыми, поддерживая их, утешая и любя, любя, любя. Она не должна была уйти, не имела права оставить

Павла Петровича в таком состоянии. Она поступила не так, как те женщины, она оказалась слабой, глупой,

пустой.

Варя медленно шла вниз по лестнице, повторяя себе, что она слабая, глупая и пустая.

Минут пятнадцать спустя, подойдя к окну в столовой и машинально трогая рукой сухой листик увядшей

розы, которую давным-давно никто не поливал, Павел Петрович увидел Варю. Она переходила улицу. Павел

Петрович удивился: где же она была? У него дернулись руки — распахнуть окно и окликнуть, пусть вернется.

Потом он подумал, что лучше спуститься и догнать.

Пока он так думал, Варя дошла до угла, оглянулась на знакомые ей окна и свернула за угол.

Павел Петрович вытер рукавом повлажневший лоб.

2

В тот черный день блужданий под дождем по мокрому городу Оля пришла к Журавлеву. Она позвонила

ему из автомата в Торговом дворе. Журавлев был дома, потому что ту неделю работал в ночные смены. Оля

сказала, что он ей очень нужен, что она его будет ждать, и она ждала, сидя на диване в посудном отделе

главного универмага.

У прилавков толпилось много народу, больше женщины всех возрастов — от восемнадцати до

семидесяти, от таких, которые еще только с сердечным трепетом думают о предстоящем замужестве, и до таких,

которые собираются праздновать золотую свадьбу. Они рассматривали и покупали хрусталь — вазы, вазочки,

кувшины, бокалы, рюмки, какие-то подносики и чаши. Они или выхватывали друг у друга из рук сверкающие

всеми огнями хрупкие предметы и ссорились из-за них, или, напротив, мирно советовались, какая ваза