Моран дивий. Стезя

Черемис пожал плечами.

– Ты что, в самом деле втрескался в эту девку? Когда успел-то?

Черемис хмыкнул.

– О чёрт!
– Гнимина осенило.
– Так это мы сорвались и понеслись на свадьбу твоей давнишней зазнобы, что ли? Идиот, - охотник побагровел от ярости, - ты что вытворяешь? Ты понимаешь чем могла закончится твоя любовная истерика за столом для нас всех и для нашего дела? Не ожидал от тебя, Черемис...

– Послушай, - глаза командира были прищурены и злы, - не бери на себя слишком много. И впредь слова фильтруй тщательней. Не забывай, что я - охотник первой крови и, без ложной скромности, гениальный и незаменимый добытчик энергии для Ордена. Вы все вместе взятые мизинца моего не стоите. Я прав?

– Безусловно, мой экселенс, - кипя от бешенства прошипел Гнимин.

– Но я не робот! Понятно? Я немного человек. И кое-что человеческое, бывает, не обходит меня стороной.

Гнимин сплюнул и принял под уздцы коня, уже взнузданного, оседланного и выведенного для него из конюшни. Он легко взлетел в седло.

– Эй, Гнимин, - окликнул его Черемис, тоже усаживаясь верхом. Охотник обернулся.
– Считай, сегодня я попрощался со своей единственной слабостью. Ведь это отклонение от курса того стоило?

Они пришпорили коней и вместе со своими спутниками вылетели из боковых ворот княжеского подворья, растворившись в темноте зимней ночи.

Они вернуться. И приведут тьму с собой. Тьму, которая рассеет Зборуч. Тьму, которая, не закрывая солнце, повиснет над югом полянских земель на долгие десятилетия. Сражаться с которой назначено тебе....

* * *

Я задушенно всхлипнул, просыпаясь и обнаруживая себя сидящим на лавке со сбитым на пол одеялом и покрытой испариной спиной.

– М-мне?
– прохрипел я вытаращившемуся на меня Тиму. Потом застонал, прижав основания ладоней к глазам, и смачно, со вкусом и удовольствием, выругался. Отматерившись, я стянул через голову совершенно мокрую футболку, плюхнув её рядом с собой на лавку, и натянул куртку - в доме становилось прохладно.

У печки на корточках сидел старичок-боровичок, выгребая седые угли в жестяное ведро. Его белая косматая бородёнка и насупленный вид показались мне знакомыми.

– Тебе, тебе, княжич, - молвил он, не обернувшись.
– Ты думаешь, из-за чего весь сыр-бор? Эх, припечатал тебя Моран планидой твоей...

Привыкнув уже ничему не удивляться, я молча подвинулся к столу, где парили бокалы с душистым кофе посреди остатков нашей вчерашней трапезы. А, может, и не вчерашней... Кто его знает сколько мы проспали - может ночь, а может час? За окном по-прежнему было сыро и серо - неизменно для несчастной смурной земли, не видящей ни солнца, ни луны, ни дня, ни ночи... Мне вдруг почему-то захотелось остаться в этом заколдованном мире безвременья - без чувств, без мыслей, без тревог.

Тим поплескал себе в лицо из старого, дребезжащего рукомойника, утёрся рукавом и тоже подсел к столу.

– Откушай с нами, дедушко, - сказал вежливо.

Старик, обтерев о штаны измазанные золой руки, примостился рядом.

Мы жевали и прихлёбывали. Говорить не хотелось. Ни о чём. Но говорить было надо.

– Ты уже решил что будешь делать?
– спросил наконец Тим.

Я равнодушно пожал плечами.

– Хорошо. Поставлю вопрос по-другому: куда тебя сейчас отвезти?

– Куда мне ехать теперь, кроме Юрзовки?
– нехотя ворочая языком, пробурчал я.

Тим нахмурился.

– Послушай, - он побарабанил пальцами по столу, - ты, конечно, имеешь полное право отправиться туда, сам Магистр обещал тебе помощь и всяческое содействие. И если ты настаиваешь, я спорить не стану. Но...

– Ну?

– Дим, прошу тебя как друга...

– А ты мне ещё друг?

Мы замолчали, задумавшись каждый о своём и каждый об одном - о тех извилистых жизненных путях, что привели нас к этому разговору.

– Ладно, "друг". Когда она уходит?

– По первому снегу...

– Я перекантуюсь где-нибудь до этого времени.

– Сделай одолжение.

Он посмотрел на меня исподлобья, через стол. И я не увидел в его взгляде ни признательности, ни привязанности - ничего. "Я ненавижу её, - вспомнил я слова Леси о жене брата, - потому что Тим несчастлив. Хотя и понимаю, что в этом только доля её вины..." Как ко мне должен относиться Тим, осознавая мою роль в судьбе горячо любимой сестры? Вряд ли он мне это когда-нибудь забудет...

Мы собрали мусор в пакет, вынесли угольное ведро во двор, проверили печные заслонки и повернули ключи в больших амбарных замках.

– Дед, поехали с нами, - сказал Тим грустному старичку, стоящему на крыльце с видом одинокого, покинутого всеми пса.
– Тебе в этой деревне делать больше нечего, не умирать же вместе с ней.

Он протянул ему неведомо откуда добытую старую плюшевую ушанку. Поклонился.

Дед, зардевшийся от неожиданной радости, приосанился, сразу поважнел и построжел. Помолчал для солидности, якобы раздумывая над предложением, и небрежно принял протянутую шапку. Нахлобучив её на голову, старик гоголем продифилировал через мокрый двор к машине и забрался на заднее сиденье.

– Надеюсь, ребятки, - сказал он нам, когда мы уселись впереди, - в вашей деревушке не сплошь дырявые клоповники, будет где похозяйствовать со вкусом? А то, чую, завезёте меня в степь свою дурацкую, к чёрту на куличики, где свинья не хрюкает, пономарь не молится...

– У этого-то нрав, видать, ещё более гнусный, чем у вашего деда, - заметил я.
– Кому ж такой подарочек везёшь?

Тим усмехнулся.

– Поверь, те, к кому он пойти согласится, всю жизнь за моё здоровье пить будут.

Он повернул ключ в замке зажигания, включил заднюю скорость и, растрясая с травы и яблонь мириады капель, вывел машину за ворота. Покосившиеся створки дрогнули и потащились, скребя по грязи, навстречу друг другу, сомкнувшись перед носом "тойоты".

– Спасибо, дед, - рассмеявшись над моим ошарашенным видом, бросил Тим, разворачивая машину.

* * *

В родной город мы прибыли на рассвете. Было тепло и тихо. Чистое светлеющее небо обещало солнечный жаркий день. Одуряющее пахла сирень дачных посёлков и каштаны пустынных сонных улиц. После промозглости севера я блаженствовал. Как мало!.. Как же мало нужно человеку, чтобы почувствовать себя счастливым. Как много нужно для того, чтобы это счастье научиться слышать...

Тим высадил меня на въезде, у зачуханной придорожной харчевни, где сдавались номера, и рванул через мост дальше, на Юрзовку.

Получив свою комнату с кроватью и телевизором, я рухнул поверх покрывала и уставился на потолок в жёлтых разводах от протекающей крыши.

На прежнюю квартиру мне возвращаться нельзя. В автосервис тоже. Нельзя и к родителям - там-то будут пасти наверняка. Нельзя пользоваться банковской картой, сотовым телефоном, нельзя устраиваться на работу и светиться в сети. Таким образом я должен продержаться до зимы. Не хилая задачка, скажем прямо.