Моран дивий. Стезя

Гнимин снова кивнул.

– И прошу тебя, - Черемис недовольно скривился, - называй меня местным именем. Ты же не хочешь спалиться, я надеюсь? Вдруг твоё неосторожное слово услышат уши стража?

В большой горнице княжеского терема обряжали невесту. Яркое зимнее солнце дробилось сквозь цветные стёклышки высоких окон, наполняя пространство радужными пятнами. Цветные солнечные зайчики игриво скакали по комнате, норовя с бревенчатых стен и тёплой печки перетечь на белые обрядовые рубашки девушек - приласкаться к их розовым щекам, потереться о белые ножки, топчущие сосновый лапник. Его выстелили для невесты - ноги сговорённой девы не должны ступать по земле или доскам пола вместе с другими. Уже отпущенная родом отца, она ещё не была принята родом мужа. Невеста пребывала в междумирье, Явь не признавала её своей. На девицу надевали белый наговоренный полог, защищающий её от Нави, для сил которой она была сейчас уязвима как никогда, и прячущий её от людей, чьи недобрые помыслы способны ей, беззащитной, навредить. Под этим пологом невеста ждала дня своего перерождения. Для Свенки, дочери Бодрича, князя Дубрежского, этот день наступил.

Она стояла босыми ногами на колкой и одновременно шелковистой хвое в сторонке, у печи, под покровом, развёрнутым над нею девушками. Они не смотрели на княжну. Их взгляды были устремлены в центр горницы, где не таясь под покровом, оплакивала скорую свадьбу обманная невеста, призванная отвлекать на себя духов Нави. Считалось, что под защитой своего рода, специальных оберегов и того, что открытость её невестина была ложной, она в безопасности. Девицы обряжали её, расплетали косу и громко голосили, окружив зеркалами для отвода глаз.

Плавала утица по росе, плавала серая по росе,

Плакала девица по косе, плакала красная по косе...

Обманная невеста вторила им жалобным, плачущим голосом:

Ой заплетите косыньку, подруженьки, опять!

Не могу я горюшка сердечного унять!

Отпустите, девушки, меня, кручинную, домой,

Буду жить, как прежде, я у матушки родной.

Ласковому батюшке я в ноги поклонюсь,

От чужого дома рушниками оботрусь,

Отмени же, батюшка, обручный уговор,

Не пускай, родименький, малиновку за двор!

А к оли не примешь меня, горькую, - сотку себе кафтан

Изо тьмы и мороси, а вышивкой - бурьян,

Из сырой землицы рукава мне свяжут белы руки,

Унесёт Смородина печаль мою и муки...

Свенка чувствовала как сама собою расплетается её тугая тёмно-русая коса, как мягко опускается на голову покров. Окружённая приставленными к ней четырьмя девушками, оберегающими её огненной сталью перекрещенных клинков с каждой стороны света, она тихо покинула горницу, в которой по-прежнему распевали невестины песни. Мягко ступая по галерее, выстеленной лапником, сквозь живой коридор дружинников отца, которые смыкали серебряные пики над головами процессии, княжна спустилась к входным дверям.

Здесь девушки, под защитой серебряного оружия воинов, отложили свой булат, замкнув его в круг, обули невесту, стараясь не касаться её, в белые меховые сапожки, накинули на плечи, поверх покрова, горностаевый плащ с серебряными застёжками в виде замков Маконы и водрузили на голову тяжёлый серебряный венец, густо унизанный тусклым лунным камнем.

...На высоком крыльце Свенку ослепило яркое солнце и оглушил гомон собравшихся. Теремной двор и площадь перед ним вся была запружена людьми. Прикусив губу, княжна стала осторожно, из-за ограничивающего видимость покрова, спускаться по устланным коврами ступеням, а потом - по тканым дорожкам со знаками земли и плодородия, покрывающим весь её путь через двор.

"Государыня матушка Сурожь, - шептала невеста, и слова её тонули в шуме толпы и хрусте снега под ногами сопровождающих её дев со скрещенными клинками и дружинников с серебряными пиками, - чистая водица, Морана сестрица! Молю, благослови мою жертву, помоги возродиться, прими меня в Яви, защити от тьмы. Услышь глаголы мои, прими кровный требный дар мой, даруй здравое потомство роду, в который вступаю. Подательница благ, оберегательница дев и жён, источник любви, чадолюбица! Не остави меня без любви и счастия! Ниспошли на род мой благодать свою, яко и он чтит и славит тебя. Даруй мне удачу, без татей и плачу! Дай здравия чадам великим и малым! И не остави меня без призора, и огради род мой от мора и стада мои, и наполни добром житницы, да буду с тобою во едине..."

Хруп-хруп-хруп - пел снег под ногами процессии. Клак-клак - позвякивало оружие. "А-а-а!" - рыдала обманная невеста впереди. Девушки, окружающие её, причитали:

Что же ты, лучина , не ярко горишь ?

Или ты, лучина, в печи не была?..

Скоро капище Сурожи. Венчают не в храме. Под небом, как прежде.

В печи не была, угольём не цвела?

Угольём не цвела, смертных мук не взяла?..

Свенка подняла голову к безбрежному ослепительно голубому небу, чувствуя как набухают в глазах непрошенные слёзы.

В печке побудешь, жАру увидишь,

Ярче гореть будешь...

Стражниц сменили братья невесты, принявшие у девушек клинки.

Что ж ты, княжна, не жалостно плачешь?

Иль ты, княжна, в людЯх не была?..

При выходе на площадь одесную и ошую княжны зашагали отец с матерью.

В людЯх не жила, беды не зналА?

Беды не зналА, горьких слёз не лила?..

Свенка смотрела на багровые всполохи наговоров, сглаза и навьего присутствия, пробегающие по серебряному оружию дружинников и клинкам братьев. Подняла руку, сжав в кулаке замок Маконы. На всякий случай.

Дом свой покинешь, в людях побудешь,

Горе увидишь, радость забудешь...

У ворот капища обманная невеста, бледная, как свадебный покров, осела на снег. Подруги, подхватив её под руки, увели с тканой дороги. Девице предстояли очистительные обряды. А Свенке предстояло перешагнуть каменный порог. Одной. Родичи останутся здесь. Их защита больше не понадобится.

Она поклонилась, коснувшись пальцами порога, и переступила его с правой ноги.

Каменные ступени вели от ворот вниз, к чёрному зеркалу незамерзающего пруда. Бурные ключи, бившие в его омутах, не позволяли даже самым сильным морозам в самые лютые зимы затянуть их льдом до конца. Сейчас же пруд был почти совершенно чист, лишь вдоль берегов его опоясывало хрупкое ледяное кружево.