Моран дивий. Стезя

Я побродил по парку, прощаясь с его катальпами, дорожками, рафинированными собаками на поводках, гвалтом детской площадки и своими воспоминаниями. На этой скамейке мы с Тимом пили коньяк перед уходом в армию, а здесь мы с Лесей целовались, а под этим фонарём проводили, будучи первокурсниками, неформальное посвящение в студенты. После формального в универе. Со мной ли всё это было?

Остановившись у лотка с мороженым, купил свой любимый пломбир. И с удовольствием съел его, как символ прежней жизни, отсалютовав вафельным стаканчиком в пространство. Может, всё это глупо и по-детски. Может, сентиментально. Начихать. Для меня сегодня этот парк с его весенними запахами и звуками, вкус мороженого на языке, уютное жаркое солнце - всё, что раньше казалось таким обыденным, даже незаметным, неожиданно приобрело резкие чёткие формы. Плоское изображение стало объёмным, выпуклым, осязаемым, ароматным и живым. В эти несколько минут моей прощальческой слабости на меня плеснуло ностальгией ушедшего, дохнуло юностью и потерянной любовью, счастьем мелочей и уютом цивилизации...

Я выбросил упаковку от мороженого в урну и поехал на Электролесовскую. Естественно, предварительно попетляв на общественном транспорте по городу. На всякий случай. Как в шпионском фильме.

С рассветом следующего дня начался мой ад.

За домом Мастера раскинулся пустырь, изрезанный ветвистыми, словно капиллярный рисунок, ериками. Заполненные водой из текущей в невидимом отсюда далеке Юрзы, они представляли собой отличный полигон для тренировки обуздывания своих яростных желаний. Так объяснил Мастер. Из всех желаний к обеду у меня оставалось только одно - убить проклятого японца. Вот его-то я и пытался усмирять.

С утра и до полудня Учитель гонял меня вверх-вниз по каменистым сыпучим кручам ериков. Я многажды преодолевал водные преграды, лазил по деревьям, подтягиваясь на недосягаемые ветки и балансируя на подвижных вершинах, отжимался и приседал бесчисленное количество раз, бегал кроссы с полной выкладкой по буерачной целине....

Закончив таким образом тренировать мой дух, сенсей приступал к тренировке тела. После обеда я копал: огород, погреб, котлован для задуманных Мастером хозпостроек, траншеи для подведения к дому воды и канализации, септик, компостные ямы... Когда земли мной через два месяца было перелопачено более, чем могильщиком-стахановцем за пять лет, а ладони мои приобрели твёрдость каучуковых подошв, мне был предоставлен иной фронт работ: я стал мешать бетон и заливать фундамент, перестилать крышу и таскать кирпичи, вырубать деревья и корчевать пни на пустыре под картофельное поле.

Скажу честно - я не чувствовал себя учеником самурая. Я чувствовал себя его рабом. Причём таким, которого заведомо решили уморить, чтобы не кормить.

Спустя какое-то время я восстал. И потребовал начать тренировки по владению оружием.

– Послушай, ханси, - сказал я с плохо скрытым раздражением, - я научился копать землю, месить бетон и чистить коровник. Думаешь, мне эти умения пригодятся в мире Морана больше, чем владение оружием? Почему нельзя совмещать основную физическую подготовку с уроками фехтования?

Японец долго поправлял, перекладывая, несовершенно сложенную мной поленницу перед баней. Потом сказал невозмутимо. Как всегда.

– Послушай, княжич. Ты не готов. В тебе много сомнений и суеты.

– Каких, блин, сомнений?
– сдерживаясь, прошипел я, отбирая у своего сенсея последнюю чурку и зашвыривая её на поленницу.
– Я ни в чём не сомневаюсь! Мной всё давно решено!

– Ты не понимаешь, - сказал он.
– Пошли со мной.

Он привёл меня в дом, снял со стены катану. Освободив от ножен, нежно провёл пальцами по сизой стали.

"Так, наверное, он гладит жену в постели", - подумал я, наблюдая это интимное движение.

Быстрый, как вспышка, жест - и я увидел опадающие на пол оконные шторы. Меч рассёк ткань словно масло - без звука, без спотыка. Учитель протянул мне оружие рукоятью.

– Ударь меня, - сказал он.

Я замер, не чувствуя в себе сил выполнить повеление, не в силах занести смерть над головой человека. Меч оттягивал руку. Ещё секунду назад живой, сверкающий, разящий, теперь он словно умер от моего прикосновения, став просто тяжёлой чужеродной железякой.

Мастер ждал.

– Прости, Учитель, я всё понял, - сказал я и пошёл в ерики косить траву для коровы сенсея.

Кстати, помимо коровы он держал ещё пару лошадей. Уход за ними тоже вменялся мне в обязанность. Честно говоря, никогда ранее не имел дел с этими животными и поначалу относился к ним с опаской. Особенно меня напрягал злющий жеребец. При виде меня он всхрапывал, ржал, бил копытом, косил налитым кровью глазом и норовил укусить. Я терпел и старался найти к нему подход, сознавая, что за Мораном на "сузуки" не ездят.

В конце-концов, с кобылкой Симой мы подружились. Она стала меня признавать, снисходительно принимала угощение из раскрытой ладони и ласково тыкалась носом в шею. Я рискнул её оседлать и постепенно начал делать осторожные верховые вылазки в степь, трясясь на лошадиной спине кулём с мукой. Страх мой перед лошадьми, как классом, скоротечно угасал. Но не перед одним конкретным бешеным зверем по кличке Тацу - Дракон.

В одно ужасное утро Учитель, как обычно перед тренировкой, поджидал меня у задней калитки. Только в этот раз не один - он держал под уздцы чёртового жеребца, оглаживая своего любимца по холке, отчего тот только что не мурлыкал.

– Сегодня на нём, - по своему обыкновению лаконично изрёк сенсей.

Я мысленно простился с жизнью и принялся совсем не изящно карабкаться на спину зверюге, нервно подёргивающего шкурой. Седзиро придерживал его, увещевая и успокаивая.

– Покажи ему, что ТЫ в его табуне вожак, - сказал Учитель и перекинул мне повод.

Дальнейшее я помню плохо. Всё слилось в стремительную карусель с вращающимися вокруг меня небом и степью, с бьющимся подо мной, оглушительно и пронзительно ржущим и хрипящим животным, пытающимся сбросить ненавистную ношу, в единственное стремление - удержаться, не упасть под копыта беснующемуся Дракону. Я вцепился ему в шею, сжал коленями бока. Не имея ни малейшего представления о правилах объезда и укрощения лошадей, пытался интуитивно найти верную стратегию, врасти в тело зверя, подавить его буйство своим упорством.

Тацу понёс меня в степь. Казалось, бешеная скачка в бешеном напряжении противоборства, продолжалась бесконечно. Пока я не почувствовал, что непокорная скотина, замучавшая себя до дрожи в ногах и закипевшей на боках пены, не стала сдаваться.

– Что, Тацу, - просипел я, грызанув его зубами за шею. Он взрыкнул, шарахнулся вбок.
– Будешь пряниками делиться, скотина неблагодарная?

Жеребец шагом принёс меня к дому своего хозяина. Японец полулежал в тени клёна, пожёвывая травинку. От него веяло спокойствием Будды.

Скользнув по мокрому лошадиному боку, я сел прямо под копытами, в траву. Ноги после непривычного, чудовищного напряжения не хотели держать.

– Ты хорошо провёл свою первую битву, Дмитрий-сан, - сказал Учитель, и я услышал в его голосе новые нотки.
– Никто не справился бы с Тацу, даже опытный берейтер, - и я увидел в его обычно безмятежном взгляде интерес.

Мастер подошёл, огладил морду коня, бормоча по-японски, обтёр его потником и отвёл в тень.

– Теперь я вижу, что не ошибся - Моран дал тебе достаточно сил, чтобы ты смог выполнить предназначенное им.