Моран дивий. Стезя

Прозрачную, как слеза, анестезию я принимал, сидя на заснеженных качелях в пустынном сельском сквере. В мире было хорошо - безветренно, сумрачно, тихо и снежно. Но эта благодатная тишь, эта вселенская гармония вдребезги разбивалась о мой мятущийся мир, мир чёрной меланхолии, замкнутый на своих переживаниях.

Я заливал в себя водку словно воду - с той же скоростью и с тем же эффектом. Терзающие меня вопросы не отступали. Правильно ли я сделал, что отпустил её? И мог ли удержать? И стоило ли удерживать? Если быть честным самому с собой - наверняка я не простил бы ей Ярослава. А главное - ни на минуту не смог бы забыть о её сущности. Не было бы у нас как раньше. Она это поняла сразу, ещё год назад. Не стала тянуть. А мне ведь иногда инициированный ею разрыв казался поспешной глупостью, истеричной придурью. Я не мог до конца понять почему она это сделала. Теперь понимаю. Она просто знала меня лучше, чем я знаю себя сам.

Нет, она бы не осталась со мной сейчас, как не осталась тогда. Да и где ей со мной оставаться, когда я сам завис на границе миров. Будущее моё более чем туманно там, за Мораном. А здесь его нет вообще.

Она всё сделала правильно. Она сильная. Она вовремя приняла решение уйти в Моран и вовремя ушла. Она не стала привязывать полянского мессию к миру по эту сторону, наоборот, подтолкнула к его предназначению. Даже связь с Панько она организовала как противоядие - его крепкие объятия должны были удержать её на выбранном пути, не дать бурному течению страсти выкинуть на берег, от которого она так усердно пыталась удалиться. Противоядием он стал и для меня: измена - лучший способ оттолкнуть.

Она всё сделала правильно. Затевая год назад прощальный разговор, она уже знала кто я. И уже знала как дОлжно поступить. Откуда такая сознательность, блин? Разве я смог бы отказаться от своей любви ради призрачной надежды на возрождение чужой для меня земли? Хотя чужой ли? Ты забыл, что она часть Морана, питающего эти земли? Да, она часть Морана. А я часть Полянской земли. Эти земли для нас не чужие.

Да, она всё сделала правильно. Только... Почему на её пальце было моё кольцо?..

Я не заметил как подошёл Семёныч. Он отнял у меня уже почти пустую бутылку и велел подниматься. Что я, собственно, послушно выполнил, чувствуя себя совершенно трезвым. О дальнейшем, увы, память моя не сохранила воспоминаний.

Мой новый наставник проявил милосердие. Он дал мне очухаться от тяжкого похмелья и не слишком сильно гонял на следующий день. Хотя без дела не оставлял.

– Бездействие - лучшая почва для произрастания тоски. А работа до седьмого пота - лучшее лекарство, - глубокомысленно изрекал он на разные лады в течение дня так часто, что к вечеру меня затошнило от нравоучений.

Вскоре я снова включился в тот режим тяжёлой работы и изнуряющих тренировок, к которому успел привыкнуть за последние полгода. Меня не требовалось понукать, я сам загонял себя до полусмерти, не оставляя ни времени, ни сил для самокопания и разрушительных раздумий.

Семёныч справил мне неплохого дончака на деньги, вырученные от продажи "сузуки", простоявшего всё время моего отсутствия в Ксенином дворе. Коня звали Рыжиком. Не очень-то, блин, подходящее имя для боевого княжеского скакуна. Но переименовывать я не стал: во-первых, Рыжик отлично знал своё имя, во-вторых, мне было безразлично - никогда не страдал тщеславием и не тяготел к пафосным красивостям. Рыжик так Рыжик.

Гнедой красавец с блестящей шкурой, в движении вспыхивающей оттенками янтаря, с гордо посаженной головой и лукавыми глазами он быстро завоевал моё сердце. Я ухаживал за ним, чистил ежедневно, таскал для него вкусности в карманах, чесал ему гриву - всё в надежде на взаимность. И, в общем-то, вскоре её заработал без лишних сложностей - Рыжик допустил меня в седло.

Мы каждый день носились с ним по серой степи, которая никак не могла дождаться настоящей зимы - всё тосковала и квасилась. На дороге грязь чавкала и отлетала из-под копыт, на целине - низкая сухая трава крошилась в труху, ледяной восточник пробирал до костей - а мы летели навстречу серому горизонту, где серое небо смыкалось с серой степью.

Горизонт был недостижим. Казалось, можно скакать весь день, и весь месяц на встречу с ним, а вокруг всё также будет стелиться степь, не имеющая ни конца, ни края. Просто бег в колесе какой-то... А если мы с Рыжиком будем скакать год? Может, всё-таки свалимся с края земли в подмировой океан и увидим своими глазами тех гигантских слонов и черепаху, которые, надрываясь, тащат на себе нашу грешную землю...

– Хочешь увидеть слонов?
– спросил я коня, натягивая повод и поворачивая к Юрзовке.
– Я тоже. Но не сегодня, извини. Опоздаем на стрельбы - получим от Семёныча на орехи.

Рыжик мотнул головой, фыркнул недовольно и рванул к Юрзовке, впечатывая копытами в мягкую землю мёртвую полынь.

Первый месяц Семёныч гонял меня на тренировки с молодняком. Потом, оценив моё физическое превосходство и навыки фехтования, всё-таки определил к действующим стражам. Люди здесь были разные. И по-разному относились к поддержанию своей боевоей формы. Кто-то занимался упорно и методично, отрабатывая движения, скорость реакции, не избегая синяков в рукопашной; кто-то появлялся пару раз в неделю, отбывал повинность с печатью обреченной усталости на лице, словно ленинский субботник, и торопился смыться по своим делам. Ни те, ни другие не были мне ни примером, ни ориентиром - у меня был свой график, который, как я понял уже позднее, мало кто выдержал бы - даже самые упёртые энерджайзеры. Отработка движений, ударов, спарринги с постоянно меняющимися на тренировочном поле партнёрами кружили меня в бешеной карусели с раннего утра и до полудня. Учили меня и рукопашной схватке, замешивая в грязь утоптанного полигона за дворами улицы стражей, и прицельной стрельбе из балестры, и метанию боевых ножей.

После обеда я снова брал в руки деревянный двуруч, снова напяливал на себя опостылевшую бригандину и отправлялся на растерзание к Семёнычу. На своём базу мой нынешний сенсей давал мастер-класс, подмечая мои ошибки, указывая на промахи, растолковывая нюансы.

– Удар - правая нога, удар - левая нога, - дирижировал он, - шагай, болван, не маши без толку деревяшкой своей! Из положения справа сверху... Выходи в поворот... Легче, не теряй равновесия. Да не тягай ты меч, словно дубину! Постарайся не уходить за ударом в инерцию. Тормози её мышцами - зря что ли у Седзиро ты за лето весь двор перекопал. Ещё раз - стоп! Ещё раз... Легче! Ты заваливаешься за ним! Следи за корпусом. Ещё раз... Да етить твою колотить! Запомни, чурбан, - меч - это не дрын, а бабочка! ОН летать должен в твоих руках, а не ты за ним! Давай змейку... разворот... удар... Сделай удар яблоком снизу под челюсть. Плохо. Ещё раз. Следи за ногами. Сделай медленнее. Ещё раз - стоп! Понял где ошибка? Смотри...

– Давай сначала: блокируешь - отвечаешь, блокируешь - отвечаешь, блокируешь - слева теперь - отвечаешь. Сто раз сделай. С каждой стороны. Пойду чай пока допью...

– Запомни: фехтование - это не выкрутасы с пируэтами киношными, это сила и скорость реакции. Отрабатывай скорость! Ты очень медленно переходишь от парирования к удару. Скорее... Ещё скорее... Резче! Твою мать! Да что ж за сиськомятенье!

– Тяни руку! Вытягивай, сказал, на всю длину, паралитик! Не дотянешься до противника, если возле своего носа будешь размахивать. Отрабатывай широкий удар. Сто раз. С каждой стороны. Поехали. Плохо. Очень медленно. Чему только вас, двоечников, самураи учат?..

– Атакуй меня. Так, хорошо. Ещё раз, быстрее. Ещё быстрее. Давай угрозу сверху и с разворота удар по ногам. Кружись шибче, балерина! А то противник со смеху умрёт, наблюдая твои хореографические потуги...

– Совсем хреново сегодня, студент. Не доспал? Или не доел? Что? Не в форме? Не в форме будешь, когда башки лишишься из-за лени своей! Думаешь, мне интересно тут с тобой деревяшками ковыряться в вялом оцепенении? Давай работай змейку с восьмёркой, пока в форму не придёшь. Что? Да, для боя эта хрень не пригодится, не спорю. Для отработки скорости реакции, для техничности - самое то. Давай-давай, не кобенься! Рыжика я сам выгуляю...