Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Четвертая

Лёха хмыкнул, качая головой.

— Наши ребята только в самый последний момент опасность заметили. Те заходят с разных сторон, а у наших ни прикрытия, ни возможности уйти сразу, бомболюки то уже открыты. Думали, конец делу… Ан нет! Атака-то макаронников, к счастью для наших, не особо удачной оказалась. Хотя им двадцать пробоин насчитали после посадки. И на этом всё! Никто не ранен даже! Представляешь, каким чудом они на полном газу ускользнули и сели на этом друшлаге спокойно в Лирии?

Остряков с довольным видом посмотрел на Лёху, словно ждал восхищения или хотя бы удивления.

Лёха ухмыльнулся:

— Понял, Николай Алексеевич, буду внимательней и на тренировках тоже, а то мало ли какие «фиаты» с «хейнкелями» там у вас по полигону без присмотра разгуливают.

Оба рассмеялись, направляясь на завтрак.

За завтраком Остряков продолжил беседу: — «Бонифатьич» сказал, что твой аэроплан встаёт на плановую замену моторов, и раньше двух дней нам его не видать. У них, видите ли, и без нас полно дел. Я тебя на завтра в план поставил на вторую половину дня, возьмешь у Зобова машину в эскадрильи и в качестве ПВО над портом в подежурите. Освоишь новую специальность, так сказать! — Улыбнулся Остряков, — Наши «чатосы» в Аликанте отослали. В общем — Всё как ты любишь!

Здесь надо сделать небольшое лирическое отступление. Именно Лёха когда-то окрестил Агафона Евлапьевича, зампотеха аэродрома, «Бонифатьичем». Зампотех с его трубкой и манерами был точь-в-точь вылитый капитан Врунгель, и однажды, невзначай высказав это среди лётчиков, Лёха запустил новое прозвище в массы. Удивительно, но сам Агафон Евлапьевич отнёсся к этому философски спокойно, вероятно, устав от необходимости постоянно объяснять происхождение собственного имени, и даже охотно жал всем руку, представляясь теперь исключительно как «Бонифатьич».

— Ты же на своей вонючке прикатил? — продолжал Николай. — Тогда сразу после завтрака, хватай «Слоника» своего с баллонами и катим в порт. Антонович просил подъехать, обсудить план полётов и заодно посмотреть твоё очередное чудо техники.

Лёха ехидно ухмыльнулся, заранее предвкушая реакцию командира:

— Тогда, товарищ Николай, придётся тебе надеть «слоника». Ты же слыхал, испанцы наконец-то придумали правила дорожного движения! Пассажир мотоцикла теперь обязан ехать в шлеме. Так что цепляй баллоны на спину, слоника на морду и ласково обнимай меня всю дорогу!

И тут Лёха загорелся. Как известно в любом, даже сильно взрослом мужчине, где то глубоко сидит мальчишка:

— А давай правда наденем маски перед въездом и приедем в таком виде в порт! Мы посланцы с Марса! Прилетели помогать вам воевать с Франко!

Николай притворно тяжело вздохнул, закатив глаза, сказал:

— Ну и на кой чёрт я с тобой вообще связался, товарищ Хренов? Нас или пристрелят, как марсианских шпионов, или в психбольницу сдадут, для опытов!… Так, где там твоя маска?! Эх! Еще бы копыта где нибудь раздобыть!

Вторая половина июля 1937 года. Штаб республиканского флота, порт Картахены.

Тем временем в штабе республиканского флота в Картахене Владимир Антонович Алафузов — главный военно-морской советник в Испании — внимательно смотрел на вошедшего в кабинет Ивана Дмитриевича Елисеева, назначенного советником на эскадру республиканских эсминцев.

— Иван Дмитриевич, — начал он неторопливо, разглаживая на столе какие-то бумаги. — Пришёл к нам с тобой неожиданный привет от Николая Герасимовича. Да-да, именно от Кузнецова, — заметил он на изумлённый взгляд Елисеева.

— Интересно, что же он нам подготовил на этот раз? — осторожно поинтересовался Елисеев.

— А подготовил он весьма любопытную вещь, — улыбнулся Алафузов, словно заранее предвкушая эффект от своих слов. — Николай Герасимович в своё время убедил испанцев заказать шведские зенитные орудия «Бофорс» — прочитал он по бумажке. Только вот заказ этот, будешь смеяться, сделали через поляков. И вот сейчас по моей просьбе эти самые зенитки грузят на пароход во Франции.

— Почему не по железной дороге? Было бы быстрее и безопаснее, — удивлённо спросил Елисеев.

— Безопаснее для зениток… ну может быть… — хмыкнул Владимир Антонович. — Тогда эти стволы или в Барселоне осядут, или в ПВО Валенсии пойдут, где сейчас вся верхушка республики сидит и делит вооружение. До Картахены, боюсь, только пара стволов если и доберется, и то чудом. Так что, Иван Дмитриевич, готовь свои эсминцы. Завтра жду на столе план встречи транспорта.

— А дальше куда? На эсминцах ПВО поменять? У меня авиаторы всю плешь проели, требуют отдать им крупнокалиберные «Гочкисы», — пробурчал Елисеев, явно не очень довольный перспективой очередных переделов вооружения.

— Получим — посмотрим, как поделить, — примирительно махнул рукой Алафузов. — Но одну точно срочно отправим в Союз. Нам на своих, советских кораблях с ПВО тоже давно уже что-то делать надо.

Елисеев вздохнул, кивая, и вышел из кабинета замороченный с не простыми раздумьями. Ему уже виделась эта канитель с перегрузкой, делёжкой орудий и бесконечными спорами. Но в глубине души он был благодарен Кузнецову и Алафузову за такую возможность хотя бы немного улучшить защиту своих кораблей.

* * *

Миновав КПП порта, наши приятели дружно натянули маски «Слоников» на лица и развернули слепленный на бегу транспарант: «Все на борьбу с мятежниками! Труженики Марса с вами!» и таким колхозом гордо покатили к штабу флота через весь порт. Хренов рулил, Николай размахивал флагом и периодически оглушительно дудел, выпуская воздух из баллона Лёхи.

У входа в штаб они едва не столкнулись с выходящим Елисеевым.

— Отдай пулемёты лётчикам, Иван Дмитриевич! — загробным голосом прогудел Хренов. — Совет эльфов Марса прислал нас за ними!

— А в шинку тебе не пукнуть! Хрен тебе, а не пулемёты! — ехидно ухмыльнулся капитан-лейтенант, быстро рассмотрев мечту любого мальчишки — потрёпанный и прекрасно известный в порту мотоцикл.

Подошедший комиссар Кишиненко задумчиво осмотрел наглядную агитацию и вопросительно уставился на двух кадров в противогазах. Устав от масок, друзья их сняли, явив начальству красные, вспотевшие лица.

— Проводим наглядную агитацию, совмещённую с борьбой против религиозных предрассудков! — бодро отрапортовал Хренов, поправляя волосы.