Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Четвертая

— А! Кто бы сомневался! Товарищ Хренов! А вы товарищ Остряков, как оказались в этой компании?

— Совмещал средство передвижения с агитацией трудящихся!

— Вот, товарищ Елисеев, учитесь! Лётчики молодцы, проявляют инициативу и творчество, — бывший пехотный замполит, явно хорошо помнящий Лёху после недавней истории со шпионами, развернул ситуацию в позитивное русло, — думаю товарищи марсиане смогут помочь нам, морякам, с разгрузкой боеприпасов.

«Времена меняются, а своеобразное чувство юмора комсостава остаётся прежним!» — подумалось нашему попаданецу.

— Непременно! Сперва совершим срочный доклад командованию, а потом — со всеми нашими марсианскими силами! Лучше всего мы, марсиане, умеем руководить! У нас талант на этой почве! — радостно отозвался Лёха, довольно удачно и без серьёзных последствий съезжая с темы.

Вторая половина июля 1937 года. Штаб республиканского флота, порт Картахены.

Проторчав минут пятнадцать в коридоре, пока Николай Остряков обсуждал в кабинете начальника планы полётов, Лёха, наконец, был запущен в кабинет — вместе с кучей железок под названием акваланг.

— О! Гроза шпионов, проходи. да, подали твоего Алибабаича аж на Знамя. Цени! И не за каких-нибудь там очередных шпионов, а за сбитый самолёт. Хотя с такими результатами ему уже пора в контрразведку переходить! — поприветствовал Лёху Владимир Антонович, не то шутя, не то всерьёз:

— Гавари, проклятый сабак, гидэ твой самый большой бонба спрятан! — спародировал Алибабаича обычно меланхоличный Алафузов.

Речь быстро перешла к самому главному — к аквалангу.

— Ну, показывай, как твой «слоник» работает! — сказал капитан второго ранга с тем же выражением лица, с каким обычно смотрят на шкатулку, из которой вот-вот должен выпрыгнуть чертёнок.

— Что, прямо нырять будем? — Лёха чуть не уронил баллоны, не ожидая такой прыти.

— Ну не прям. Сначала расскажи, как задумано, а потом дуй с Николаем на пирс, у мола. Мы с Елисеевым подойдём через полчаса.

Лёха шумно вдохнул — скорее, чтобы собрать мысли, чем для показательной демонстрации системы дыхания — и начал:

— «Слоник» рассчитан на минут двадцать непрерывного дыхания метров до десяти глубины. Но честно — мы не проверяли. Лёха говорил, пока стягивал с плеч баллоны и аккуратно выкладывал на расстеленный брезент свою гордость.

— Вот 5-литровый баллон со сжатым воздухом, их с СБ-шек поснимали. Давление в нём — под сто тридцать атмосфер, заправлен обычным воздухом.

Он повернул баллон, показывая ввинченный латунный редуктор.

— Через редуктор давление понижается до рабочего — где-то полторы-две атмосферы. Проверяю манометром перед погружением. Дальше — воздух идёт по шлангу к лёгочному автомату. Он поднял шланг, указав на врезанную у основания противогаза круглую коробку:

— Автомат самодельный. При вдохе открывается, подаёт воздух, при выдохе — перекрывает. Вот кнопка принудительной подачи кислорода, если что.

Он повернул маску боком и показал маленький клапан с медным ободком на лёгочном автомате.

— А это — выдох. Встроенный обратный клапан, я его с дыхательного мешка снял, с КПА-3. Выдох сразу уходит в воду. Весь фокус — чтобы воздух шёл только когда надо, тогда расход меньше.

Лёха взял шлем:

— Маска — это наш противогаз Ш-1, со шлемом и «рогом» на лбу. Родом из гражданской обороны, но стеклышки держат, резина мягкая, крепление надёжное, и — главное — вот как раз под шланг подошёл.

Лёха пощёлкал зубами по мундштуку.

— Шланг — армированный, авиационный, с внутренней подмоткой. Давление держит, изгибается как надо. Всё в лучших традициях — взять, что было на помойке, и заставить работать.

— А «слоником» почему зовёшь? — спросил Елисеев, прищурившись.

— Сзади баллон, а спереди — хобот. — Лёха пожал плечами, — если пользователь дышит как бешеный, то и трубит как слон, похоже.

В кабинете коротко хмыкнули и попросили показать всё на практике.

Лёха кивнул, подхватил свою ношу и пошёл с Остряковым к выходу показывать в деле конструкцию.

Вторая половина июля 1937 года. Причал у мола, порт Картахены.

На пирсе Лёха скинул гимнастёрку, рубаху, сапоги — остался в одних потрёпанных трусах цвета неопределённой, выцветшей смелости. Под хохот Острякова и Елисеева и молчаливый прищур Алафузова он натянул свой страшный резиновый комбинезон. Тот скрипел и тянулся, как старая велокамера, но сидел плотно. Сверху он нацепил самодельные ласты из кусков толстой авиационной резины, стянутые проволокой и ремешками.

Потом Лёха осторожно взвалил на плечи «Слонёнка» — баллон, шланги, клапаны, вся эта штуковина смахивала на нечто, собранное в условиях, когда человек больше надеется на смекалку, чем на заводскую гарантию.

— Алексей! — крикнул сверху Алафузов, облокотившись на парапет. — Тут, с торпедного катера, в прошлом месяце ящик утопили. Говорят — случайно. Посмотри на дне, вдруг найдёшь этот «случай».

Лёха махнул рукой в ответ, поправил ремень на плече, нацепил маску противогаза и шагнул с пирса. Вода глухо приняла его, с гулким бульк, как будто затянула за шиворот.

На поверхности остались лишь круги и редкие пузырьки, выходившие каждые несколько секунд — чуть в стороне от пирса. Глубже, под рябью, то и дело угадывалось тёмное пятно — тело дайвера, медленно скользившее по дну.

На глубине, между ржавыми корками водорослей, Лёха заметил стандартный армейский ящик. Он лежал наполовину в песке, уткнувшись боком в камни.

Лёха подплыл ближе, зацепил его под днище рукой и убедился: ящик не закреплён, просто утонул. Он достал страховочный конец и, обмотав пару раз вокруг ручки ящика, привязал его и начал подниматься. Пузырей стало больше, они всплывали по диагонали, точно указывая путь вверх, к свету.

Наверху Остряков уже оторвал взгляд от часов, а Алафузов медленно потянулся за сигаретой.

— Похоже, наш Слоник что-то вытащил, — сказал он. — И вроде бы пока жив.

В результате товарищи командиры вытащили ящик с винтовками, хотя и помудохались знатно: тяжёлый, обросший ракушками, да ещё и зацепился за сваи. Вскрыли — внутри оказались залитые водой три карабина, правда аккуратно упакованные в промасленную ткань.

Алафузов, отряхнув руки и не вынимая сигарету изо рта, оглядел всех и объявил, не повышая голоса: