Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Четвертая

Нет, Николай Зобов — основной лётчик этого самолёта — честно постарался в меру сил. Машина была в приличном состоянии, и он даже раздобыл ШКАС для стрелка. Лёха хмыкнул, понимая, чего стоило раздобыть даже один пулемёт, вспоминая, как Эрнст Шахт выменял подаренный ему автомобиль на четыре зенитных ШКАСа у испанцев.

Так что, конечно, респект Николаю. Но…

Но был нюанс. Вернее, целый грёбаный альбом нюансов.

Во-первых, пулемёт ШКАС был только в верхней точке. Один. Как глаз у циклопа.

А внизу — голая задница, если выражаться технически. А снизу-то, как известно, любят заходить не только кошки, но и вражеские истребители.

Во-вторых, даже эта верхняя точка была со стандартным сдвижным колпаком, сделанным из вполне себе мутного целлулоида, который, казалось, специально прошёл цикл обработки в серной кислоте и пыльной степи. Через него стрелок мог разве что угадать, где небо, а где — отражение собственной морды.

Так что приходилось выбирать: либо сидишь внутри и не видишь ни хрена, либо открываешь фонарь и высовываешься наружу, ловя бешеный поток воздуха, выветривая даже самую крепкую хмель.

Отважный Алибабаевич, конечно же, лез наружу и торчал в набегающем потоке, как флюгер при пожаре.

У штурмана стояла пара Дегтярёвых и набор из шести дисков — аж по шестьдесят три патрона каждый — пристроенных по бокам кабины.

Ещё один авиационный Дегтярёв торчал писькой барбоса снизу фюзеляжа, гордо именуясь «нижней оборонительной точкой».

А ещё знаете, в чём был самый большой прикол? Нет?

Это был бомбардировщик ПВО.

Истребители улетели в Аликанте по какой-то вышестоящей надобности, и в компанию к единственной паре И-15 в усиление противовоздушной обороны на дежурство отрядили эту СБ-шку.

Лёха раз, другой и третий выругался вслух на идиотизм окружающей его действительности, пнул край рулевого колеса и плюнул за борт кабины.

Чтобы куда-то попасть с таким вооружением, надо было обогнать цель и подставить ей задницу, как краб — тогда, может быть, Алибабаевич и попадёт.

Наш герой затянул ремень потуже, глянул назад в зеркало на стрелковую точку, где только что скрылся маячивший силуэт Алибабаевича, и буркнул:

— Ну что, братан… готовься дышать свежим ветром. У нас опять цирк с клоунами.

Самый конец июля 1937 года. Небо в районе порта Картахены.

Свеженазначенный бомбардировщик ПВО оторвался от полосы легко, будто сам сомневался, почему его так долго держали на земле.

Незагруженная бомбами машина с удовольствием снова полезла в небо. Лёха аккуратно выставил газ, и самолёт, подрагивая, начал ленивый набор высоты. Воздух дрожал, винты гудели с натугой, пейзаж постепенно отдалялся, пропадая внизу.

Через десять минут СБ неспешно пошёл в первый разворот над бухтой, описывая широкий круг. Внизу оставалась Картахена: порт, краны, крыши и несколько кораблей, приткнувшихся к причалам, как коты к печке.

Лёха молчал — собственно, и разговаривать-то было не с кем. Он вглядывался в горизонт, щурясь, пока не начало колоть в глазах. Солнце било в остекление, всё дрожало, как в мареве нагретого воздуха. Пока — пусто.

На втором круге, со стороны моря, что-то мелькнуло. Сначала — просто пара чёрных точек. Через миг — уже три.

— Похоже, у нас гости… — выдохнул он. — Что-то как-то низко они идут.

Он крутанул СБ, выравнивая машину на встречный курс. Самолёт отозвался с ленцой, но вполне послушно. Точки начали расти на глазах — сначала размером с мошку, потом с птичку, и вот уже стало неясно, то ли плакать, то ли смеяться — навстречу летели «несуразные» гидросамолёты. Три штуки. Шли клином, держа высоту около тысячи метров.

Лёха покачал головой. Его искренне удивляла эта война. Он добавил газу и, взяв большой круг, зашёл параллельно летящим ниже самолётам. Вражеские машины — чёрные круги на фюзеляжах и чёрные на белом кресты на хвостах не оставляли сомнений — были двухмоторными бипланами с огромными поплавками и моторами, прилепленными между крыльев.

— Немцы, что ли?.. — подумал новоявленный пилот ПВО. — На «Хейнкели», пятьдесят девятые, что ли, похожи…

Эта кавалькада торжественно тащилась аж на скорости в двести километров в час, с подвешенными под фюзеляжами бомбами.

Что ж, пришла пора сказать им решительное «нет».

Лёха добавил газ, завалил самолёт влево и стал заходить в хвост крайнему биплану. Его машина была как минимум вдвое быстрее, и он мог диктовать рисунок боя.

От гидропланов к нему потянулись тоненькие нити ответного огня.

Итого — шесть пулемётов… нет, пять. С крайнего гидроплана стрелял только хвостовой.

В первом заходе он выбрал левую машину врага.

— Ну, пошли знакомиться, — тихо сказал Лёха, и СБ пошёл в бой.

Провалившись чуть ниже и затем добавив газа, Лёха зашёл точно снизу в хвост левому замыкающему. В штурманской затрещали пулемёты Дегтярёва, и к немецкому летающему недоразумению потянулись тоненькие огненные нити. Было хорошо видно, как одна из них ткнулась в левый мотор врага и… тут же осеклась, как будто ей перекрыли кислород.

Лёха глянул в малепусенькое окошко в кабину штурмана и увидел, как Степан суетится, стоя на коленях, меняя диски.

— Бл**ть… От ведь «женщина пониженной социальной ответственности», — выругался Лёха — не то в адрес маршала Клемента Ефремовича, не то в сторону этих ублюдочных немецких гидропланов.

Он добавил газа, дал небольшой крен, чтобы стрелку было видно сектор обстрела, и повёл машину в обгон этой медленно сидящей в небе процессии. В атаку.

«Будешь ты стрелком-радистом, хоть в душе — пилот, будешь ты летать со свистом, задом наперёд…» — вспомнились Лёхе строчки из ещё не снятого фильма «Хроника пикирующего бомбардировщика».

Где-то сзади завозился Алибабаевич — уже успевший открыть фонарь и теперь торчащий в потоке набегающего воздуха, как красноликий Будда.

ШКАС сзади дал несколько коротких, пристрелочных очередей — и затем одну длинную, уверенную, в направлении противника.

Пауза.

Ещё одна очередь — длинная, визжащая, надрывная.

В ответ на это с самолёта Лёхи сорвались сразу несколько трассирующих огней — вражеские стрелки не молчали.

ШКАС сзади снова застрочил, пытаясь порвать вражеские самолёты на клочья. И вдруг главная огневая точка атакующего бомбардировщика — многострадальный ШКАС — заткнулась.

И почти сразу гроздь мелких, но от этого не менее противных попаданий простучала по фюзеляжу СБ.