Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Как только мы свернули с шоссе и поставили машину на стоянку, нас облепили сутенеры и пытались продать нам разнообразный товар: от французской жвачки до своих матерей и сестер.

Маленький мальчик не старше десяти лет подбежал к нам с криком: «Чищу ботинки!» Он напомнил мне, как я сам пацаном чистил обувь по субботним дням. Я разрешил ему почистить мои сапоги, дал ему доллар, и он тут же предложил мне переспать с его матерью или сестрой.

Бар, в который я зашел, напоминал большой роскошный дворец. На стоянке возле него стояли автомобили марки «кадиллак» и «линкольн» с техасскими номерами и наклейками Хэрлигена и базы ВВС. В баре одетая в смокинги мексиканская группа исполнила танцевальную музыку. Несколько

белых мужчин танцевали с черными женщинами. Но вдруг дорогу мне преградил здоровенный мексиканец, прошепелявивший несколько слов по-английски. Наверное, это было все, что он знал:

Нет негрос, мы не обслуживаем негрос.

И этот момент к нам подошел офицер-летчик из Xэрлигена. Он был в гражданской одежде и держал под руки двух девушек. Вышибала поклонился и улыбнулся ему так, как кланялись слуги-негры в старых американских фильмах. Когда офицер бросил ему полдоллара, тот чуть не заплясал от радости.

Городок напоминал Кубу до революции. Большинство крупных заведений принадлежало североамериканцам. А они, как известно, тащат с собой свои порядки, куда бы ни направлялись в этом мире. Мне довелось убедиться, что многие бары в Западном Берлине и Сайгоне тоже отказываются обслуживать чернокожих солдат.

Я медленно шел по улице, пока до меня не донеслись звуки песни Фэтса Домино:

Разве ты не слышишь, что я зову тебя?

Я только хочу отдать тебе свою любовь.

Ответь мне, ответь мне, моя любимая.

Зашел в пивнушку, откуда доносились звуки песни. Там уже было много негров — солдат ВВС, матросов, портовых рабочих, сборщиков хлопка. Пиво здесь продавалось только на американские деньги. Музыкальный автомат принимал только американские монеты и играл песни американцев Фэтса Домино, Элвиса Пресли и Пэта Буна. Здесь с радостью обслуживали негров и можно было хорошо провести время.

Со мной были Кэрри, товарищ по эскадрилье, и несколько парней из военной полиции. Мы составили вместе столы и заказали уйму местных напитков и кубинского рома. Праздник продолжался всю ночь. Мы истратили довольно много денег, заработанных тяжелым трудом американских рабочих и пошедших в военный бюджет.

На следующее утро я проснулся с головной болью. Мои компаньоны уже уехали домой. Я не чувствовал себя в безвыходном положении, так как знал, что всегда смогу добраться с кем-нибудь до границы. Так и произошло, и уже вечером, отдав два доллара на бензин, я ехал в Хэрлиген на машине, принадлежавшей светлокожему парню по имени Таккер.

На контрольно-пропускном пункте мексиканские солдаты обыскали машину.

На американской границе — уже после полуночи — таможенник еще раз осмотрел нашу машину с помощью карманного фонарика, увидел наклейку базы в Хэрлигене и махнул, чтобы мы проезжали. Когда мы собирались тронуться с места, раздался громкий голос:

— Остановите и задержите эту машину! Это она, это она!

Я лежал на заднем сиденье и спал. Машину обступили таможенники, которые вновь стали обыскивать ее. Они повели нас в здание таможни и осмотрели наши вещи. Вывернули карманы, взяли немного пыли из швов и отправили ее на экспертизу в Вашингтон.

У нас они ничего не нашли, но в машине обнаружили сигареты с марихуаной — в испанском разговорнике и под задним сиденьем, на котором я спал.

Следователь, носивший ковбойскую одежду, спросил:

— Кто хозяин этих сигарет? Нам не хотелось бы сажать вас всех за решетку!

Мы — шестеро пассажиров этой машины — с удивлением смотрели друг на друга. Я не имел к сигаретам никакого отношения, поскольку вообще не курил, а мама воспитала во мне страх к любым наркотикам. Не получив ответа на свой вопрос, таможенник решил посадить нас всех за решетку по обвинению в контрабанде наркотиками. На нас надели наручники и отвезли в городскую

тюрьму Бронсвилла. Так как мне было 17 лет, меня поместили в отделение для несовершеннолетних вместе с взломщиком мексиканского происхождения по имени Панчо. Он только и ждал того дня, когда ему исполнится 18 лет и он сможет пойти в армию и будет освобожден условно. Он жадно расспрашивал меня о военной службе.

В день, когда мне исполнилось 18 лет, меня перевели в «большой зал» — огромное помещение, напоминающее вокзал. Вдоль стен стояли двухъярусные койки. Матрацев на них не было, и заключенные должны были спать на пружинах, на которые были брошены грязные покрывала.

В этой огромной камере сидело около двухсот заключенных. И все, кроме нас, парней из ВВС, и еще одного чернокожего американца, были мексиканскими гражданами. Никто из них ничего не украл и никого не ограбил. Некоторые сидели уже более года, но еще ни разу не встретились с судьей. Все они обвинялись в том, что пытались нелегально проникнуть в прекрасную страну — Соединенные Штаты Америки, чтобы убирать хлопок на раскаленных солнцем полях за мизерную плату. Успешно перейдя границу или переправившись через Рио-Гранде, они за бесценок продавали себя американским фермерам, плантаторам и овощеводам, которым обходились дешевле, чем африканские рабы.

В тюрьме мне пришлось овладеть испанским языком, так как эти изголодавшиеся заключенные по-английски знали только два слова: «кока-кола» и «гамбургер». Все они были родом из бедных мексиканских деревень и не имели ни плугов, ни мулов, ни земли. И сейчас они стали заключенными империалистического государства, в прошлом захватившего и присвоившего половину территории их родины.

Мексиканцы очень боялись охранников мексиканского происхождения, которые гордились тем, что были американцами, и смотрели свысока на своих коричневых братьев.

За исключением завтрака, тюремная еда подходила больше свиньям. На завтрак нам давали кофе с двумя черствыми булочками. На обед — твердый как камень кукурузный хлеб с бобами и то же самое на ужин. Повар был жирным американцем мексиканского происхождения и совсем не знал английского языка. Мы прозвали его Маэстро. Как-то Маэстро дал взбучку одному заключенному, который пытался украсть кусок хлеба. Он сильно избил его на глазах у остальных, а затем приказал надеть на него наручники и бросить и одиночную камеру на хлеб и воду.

В один прекрасный день к нам для проведения инспекции тюрьмы прибыла федеральная комиссия. Пока мы находились в столовой, остальные заключенные сменили грязные простыни на новые, а Маэстро сварил вполне съедобную кашу. В туалетах навели чистоту, побрызгали дезинфицирующими средствами, положили туалетную бумагу. Когда появились инспекции, они смогли убедиться, в какой замечательной тюрьме мы живем. После отъезда комиссии тюремщики забрали назад все чистые простыни.

Через 43 дня нас наконец-то выпустили, за исключением двух солдат из Чикаго. Нас могли бы отпустить на 40 дней раньше, так как в результате лабораторного анализа следы марихуаны были обнаружены только в карманах чикагских парней. Но когда речь идет о чернокожих, жернова американской юстиции прокручиваются на самой низкой скорости. За время пребывания в тюрьме я похудел на 20 килограммов. И с того дня, когда вышел из камеры, смотреть не мог на мексиканские бобы.

Мы все-таки узнали, почему нас задержали на границе. Один мексиканский сутенер продал двум парням из Чикаго немного марихуаны, а затем решил вторично заработать на этом. Он позвонил в таможню, описал машину, в которой мы ехали, и указал ее номер. Американские власти щедро платят доносчикам, которые к тому же получают двадцать процентов от стоимости конфискованных машин после их продажи на аукционе. Таким образом, мексиканский сутенер получил крупный барыш, в то время как мы вынуждены были отсидеть в тюрьме 43 дня.

Поделиться с друзьями: