Моя Америка

Надо откровенно сказать, что капитан Эдвардс и мой сержант вовсе не обрадовались моему возвращению на базу. Тем не менее я вновь приступил к прежним обязанностям, заполняя бланки и докладывая каждое утро начальству о результатах проделанной работы.

К нам прибыл новый парень — ирландец из Чикаго по имени Хоган. Сначала мы с ним хорошо ладили. Он также перенес за время службы много издевательств — выкапывал и закапывал совершенно ненужные ямы, бегал в непогоду по прерии. Правда, он очень сильно пил. Хорош он был до тех пор, пока не напивался, а уж потом мог наговорить все, что угодно. Однажды я случайно наступил ему на ногу и услышал шипение:

— Смотреть надо, черная задница!

От него несло спиртным. Белые стояли молча и смотрели на Хогана и на меня. Можно было услышать писк комара.

— Как ты меня назвал? — спросил я.

— Ты ведь слышал, чертов ниггер!

— Хорошо, дерьмо, — сказал я. — Пойдем поговорим!

«Разговор» происходил не больше 30 секунд. Я весил на 15 кг больше, чем Хоган, и был на пять сантиметров выше. Он решил первым наброситься на меня. Но я ударил его в живот, а затем в челюсть. Он упал на колени. Тогда я закричал ему:

— Кого ты назвал чертовым ниггером?

— Тебя, дерьмовый чертов ниггер!

Тогда я стал бить его по ребрам, но он продолжал обзывать меня чертовым ниггером. Размягченный от виски мозг не хотел скрывать его расистские взгляды.

Внезапно я осознал, что могу его убить. Убить за то, что у пьяницы, немного перебравшего, проявились ложное чувство расового превосходства. Черт с ним! Я не стал продолжать драку, а после того, как он протрезвел, протянул ему руку и попросил прощения.

После этой драки лейтенант Ли перевел Хогана в другое отделение. А я снова стал обдумывать, как мне выбраться из Техаса. Я был готов на все, кроме дезертирства. Неоднократно подавал рапорты о переводе меня в Гренландию, на Аляску, в Исландию, Лабрадор или на север Канады. Просил направить меня в Сахару или Саудовскую Аравию. Я мог бы пойти служить в иностранный легион, лишь бы уехать из южных штатов.

К тому же мое заикание становилось все хуже и хуже, а я сам — все более беспокойным и нервным.

В конце декабря 1955 года мне удалось лечь в больницу в ожидании перевода в самый большой госпиталь для военнослужащих в Вашингтоне, носивший имя Уолтера Рида. В нем работали видные специалисты по постановке речи, как гражданские, так и военные.

Знакомство с Вашингтоном

Остановившись на ночь в Вашингтоне, хотелось, конечно, осмотреть этот город. Я ужаснулся, когда увидел тысячи негров, живущих хуже, чем я когда-либо видел, и это всего в нескольких кварталах от Белого дома. Поздно вечером малолетние дети, полуголые и босые, бегали и просили милостыню. В поезде меня предупредили повара и официанты, чтобы я был осторожным, так как ограбления, убийства, поножовщина были обычным делом... всего в нескольких кварталах от Капитолия.

Из автобиографии Малкольма Икса⁷

Прекрасным январским утром наш самолет приземлился на военно-воздушной базе «Эндрюс», недалеко от столицы США. Как только двери самолета «С-45» открылись, холодный ветерок дунул в наши лица. Боже мой, как хорошо, что я покинул Юг! Во всяком случае, воздух здесь намного чище, чем на расистском Юге.

Нас погрузили в голубые машины «Скорой помощи» и повезли в сторону Вашингтона. Мы проехали сильно загруженные транспортом улицы нескольких черных гетто и прибыли в госпиталь Уолтера Рида, расположенный на холме за высокой железной оградой.

Была пятница. К врачам мы не могли попасть раньше утра понедельника. Мне удалось уговорить приятную старушку медсестру отпустить меня домой проведать семью, которую я не видел больше года. Быстро надел на себя выходную форму, упаковал маленькую сумку и вышел на магистраль ловить попутную машину.

Мне повезло — меня подсадил к себе белый солдат ВВС, служивший на базе в Сэмпсоне, где в свое время служил и я. Он был родом из небольшого местечка в Пенсильвании и сейчас направлялся домой. По дороге мы остановились выпить пива. «Как прекрасно находиться далеко от Юга и сидеть рядом с белым, не опасаясь, что тебя выбросит отсюда полицейский», — подумал я, когда мы уселись за столиком.

Мы находились в кафе уже в течение 10 минут, но нас все еще не обслужили. Я смотрел по сторонам на белых шоферов машин дальнего следования, а они в свою очередь косо посматривали на меня. Я понимал, что их внимание привлекла не моя голубая форма, а моя черная кожа. В конце концов к нам подошла официантка и сообщила, что они не обслуживают цветных.

...Белый парень молча вел машину, а я смотрел в окно. Когда мы доехали до развилки дорог, одна из которых шла на Пенсильванию, он остановился, и оба мы вышли из машины. Он сказал, что очень огорчен случившимся, и хотел дать мне десятидолларовую бумажку, но я отказался. Когда он уехал, оставив за собой облако пыли, я пошел по дороге в сторону Нью-Йорка, вновь пытаясь поймать попутную машину.

На сей раз меня взялся подвезти белый торговый агент. По дороге он завел разговор о своем сыне, служившем на авианосце где-то у берегов Тайваня, стал рассуждать о том, как правильно поступили американцы, высадившись в Корее, чтобы спасти «бедных маленьких людей».

— Знаешь,— сказал мне торговый агент, — я никогда не имел ничего против цветных. Ведь бог создал всех нас равными — и белых и черных.

Вскоре мы подъехали к ресторану.

— Давай, что-нибудь перекусим? — предложил он. — Я угощаю.

Помня, что произошло недавно в другом ресторане, я заколебался, но потом подумал, что, может быть, сегрегация не проникла так далеко на Север.

Мы вошли в ресторан. Там подавали много различных яств, начиная с устриц во фритюре и кончая двадцатью видами мороженого. В животе у меня бурлило, ведь я не ел с тех пор, как сошел с самолета.

Белая официантка подошла к нашему столику, протянула моему попутчику меню, а затем повернулась в мою сторону и вежливо сказала, что они не обслуживают негров.

Черт побери! Я не верил своим ушам. Ведь мы были далеко на Севере, в 170 километрах от Нью-Йорка. В мою черную голову вдалбливали, что военно-воздушные силы США находились на переднем крае защиты демократии от коммунизма, а меня в течение нескольких часов дважды отказались обслужить в двух ресторанах только потому, что цвет моей кожи был не белым.

Когда мы продолжили наш путь, мой коммерсант уже не болтал о Корее и о защите свободы. Вскоре он остановил машину на обочине дороги и сказал, что сворачивает на следующем повороте, — даже не протянул руки, не сказал ни «счастливо», ни «желаю удачи».