Моя чужая новая жизнь

— Я не могу отдать приказ никому из них уйти с передовой, — пробормотал Вилли, нервно затягиваясь сигаретой.

Ну, а что ты хотел, дорогой. Жизнь не конструктор «Лего», из которого мы строим идеально правильные башенки. Есть такое ёмкое понятие как форс-мажор.

— Так не мешай мне, я не участвую в боях, никто и не узнает, что я сбежала в госпиталь, — в том, что мальчики меня не сольют, я не сомневалась, ведь в конце концов им тоже понадобятся бинты и лекарства.

Вилли окинул меня нечитаемым взглядом и слегка усмехнулся:

— Мы не очень ладим, но это не значит, что я готов избавиться от тебя, отправив под пули, — он отбросил потухший окурок. — Я пойду сам.

— Командир, самовольно покинувший поле боя? — растерянно переспросила я. — Это же штрафбат, если не больше.

— Ты сама сказала, что иначе Фридхельм умрёт.

— Говорю же, у меня всё получится, я видела карту, если осторожно идти через…

— Ты и осторожно? — а Кребс откуда здесь взялся?

— Ты всё слышал? — тихо спросил Вильгельм. — В таком случае приказываю принять временное командование взводом.

— Герр лейтенант, будет лучше, если в госпиталь отправлюсь я, — ответил тот. — Вы нужны здесь, да и скрыть моё отсутствие будет проще.

Вилли естественно не станет поднимать шум, что Кребс отлучился можно сказать в самоволку, а простым солдатам никто не обязан отчитываться, куда услали фельдфебеля. Вот только зачем это Кребсу?

— Ты не обязан делать это, — ну да, Вилли же у нас образец справедливости и порядочности. — Это моему брату нужны лекарства.

— У нас не осталось ни йода, ни бинтов, так что я делаю это для всех.

Ну надо же, не ожидала от этого сухаря такой самоотверженности. Хотя возможно я и ошибаюсь. У нас вон тоже в армии прапоры орут почём зря на новобранцев, но при этом при необходимости перегрызут за них горло.

— Я напишу, что нам требуется.

Так, в первую очередь побольше бинтов и ваты. Йод, перекись, стрептоцид, морфий. Вот не помню изобрели уже пенициллин или нет, но какие-то антибиотики же должны быть? Стрептоцид, увы, при пневмонии бесполезен. Что вообще сейчас пьют от кашля? И наверное, нужны хотя бы простенькие хирургические приблуды. Сколько можно ковыряться в ранах пинцетом для бровей?

— Попробуйте только не вернуться, Кребс, — звучит конечно по-дурацки, но нежные прощания это не ко мне.

Никогда ещё время не тянулось так долго. Я прямо чувствовала, как нервы лопались внутри воздушными мыльными пузырьками. Не помню, сколько и когда я спала за последние несколько суток. Мне казалось, стоит отойти от Фридхельма, и случится непоправимое. Хотя даже если бы ему стало хуже, я по-прежнему была бессильна. Как соорудить примитивный ИВЛ, если начнёт отказывать дыхалка, я не знала. Вилли, конечно, чем мог, помогал мне. Исправно таскал снег для охлаждающих компрессов, отдал наверное весь свой запас сухих рубашек. Я тихо зверела от злой беспомощности. Называется, выживай как хочешь. Нет ничего, даже лишней одежды, чтобы сменить промокшие от пота вещи. Фридхельм был нетребовательным больным, но видеть, как он уходит в себя, было ещё хуже нытья и капризов.

— Я тебе доставляю столько хлопот, — вот уж это его сейчас должно волновать в последнюю очередь.

— Ну да, отрываешь от очень важных дел, — прикрылась я привычным сарказмом. — Единственное, что меня бесит — это то, что мы застряли тут без лекарств. Как только Кребс вернётся будет полегче.

Фридхельм промолчал, но я видела в его глазах тени сомнения, словно отражение моих собственных мыслей.

— Ты поправишься и даже думать не смей, что может быть иначе, — с какой-то отчаянной уверенностью припечатала его взглядом.

— Даже не верится, что за этими стенами где-то продолжается жизнь, — тихо пробормотал он. — Что есть что-то кроме этой землянки и грохота артиллерии.

— Один умный человек когда-то сказал: «Свет не светит когда светло, он светит во тьме», — скорее всего Ремарк ещё не написал об этом, но не важно. — Когда всё это закончится, мы будем ещё сильнее ценить жизнь.

— Каждый раз, когда я поддаюсь слабости, ты умеешь найти нужные слова, — улыбнулся Фридхельм.

— Ты тоже, — не всегда правда, но всё же…

— Когда я был ещё мальчишкой, я часто представлял, какой будет моя девушка, мечтал, как мы откроем для себя весь мир, — он улыбнулся с лёгкой иронией. — Реальность оказалась совсем другой, — он ласково погладил мою ладонь. — Ещё лучше.

— Кто бы спорил. Романтики выше крыши. Окопы, свист пуль и девица, которая не имеет ничего общего с героинями романов, — я конечно понимаю, что любовь зла, полюбишь… гм кого угодно. Не устаю поражаться её выкрутасам — мы же абсолютно разные. Ему бы больше подошла нежная, рафинированная барышня вроде Чарли. О себе вообще промолчу. Я давно сдалась в попытках понять, как умудрилась влюбиться в этого мальчишку. Я влюблялась понемногу. В его ранимость, в его чистоту, в его импульсивность. А в итоге оказалось, что я люблю его целиком. Я проснулась, почувствовав, как затекла от неудобной позы рука. Видимо отключилась я так, как и сидела. Фридхельм бедный наверное вообще вжат в стену. Глаза всё ещё слипались, и я осторожно потянулась, пытаясь устроиться по-другому, и почувствовала, как чья-то рука осторожно трясёт меня за плечо. Если это не синеглазка, обложу так, что мало не покажется. Ибо не фиг будить уставшего человека.

— Не трогай её, пусть спит, — тихо прошептал Фридхельм, притискивая меня поудобнее.

— Тут и одному мало места, — недовольно проворчал Вилли.

Что бы ещё мог сказать этот зануда? Просыпаться не хотелось от слова совсем, и я дремала, лениво прислушиваясь к их болтовне.

— Мама быстро бы поставила тебя на ноги.

— Это точно, облепила бы горчичниками и отпаивала горячим молоком с мёдом. Я его терпеть не мог…

Молоко с мёдом ещё ничего. Моей маме помнится какая-то сволочь посоветовала от простуды сварить луковицу в молоке. Никогда не забуду как блевала дальше чем видела, когда меня попытались напоить этой вонючей дрянью.

— Сам виноват. Помнишь, как постоянно тянул в рот сосульки?

— Они казались мне такими красивыми.

Я едва не заржала, представив мелкого Фридхельма с сосулькой вместо чупа-чупса. Вилли тоже наверное в своё время ими обожрался, до сих пор вон замороженный.

— Вильгельм, пообещай мне, что если… — он глухо закашлялся. — Ты позаботишься о Эрин. Сделай всё, чтобы её перевели в тыл.

Я с трудом заставила себя лежать спокойно. Не стоит сейчас влезать в их душевный разговор. Можно сколько угодно обещать Фридхельму, что всё будет хорошо, но все всё понимали. Если Кребс не вернётся с лекарствами…

Краем уха я услышала, как хлопнула дверь.

— Герр лейтенант, разрешите доложить.

С меня мигом слетел весь сон. Я торопливо вскочила. Так и есть. Наш герой-фельдфебель уже докладывает Вильгельму обстановку. Я сжала пальцы Фридхельма, улыбаясь, как ненормальная:

— Отменяй своё завещание. Теперь всё будет хорошо.

* * *

Кребс притащил всё, что нужно, и кажется лекарства начинали действовать. Через пару дней уже можно было с уверенностью сказать, что Фридхельму заметно полегчало. Я впервые за последние дни проснулась в более-менее сносном настроении. Та-а-ак, парни, смотрю, уже подтягиваются на завтрак.