Моя идеальная

Отец ничего не отвечает. В глазах только негатив. Он непробиваемая стена. Но я и не собираюсь стучаться в дверь, которую никогда не откроют.

Смотрю на любимого и вижу, как разглаживаются его черты. Как мягкая улыбка расползается по лицу. Как загораются его глаза, когда смотрит в ответ. А в следующую секунду... В следующую секунду я умираю.

Выросший сзади Должанский наносит Артёму удар камнем в висок. Бирюзовые глаза округляются, а потом закатываются, и Северов с громким хрипом опадает на землю.

Глава 20

Не смей так поступать со мной

Замедленная съёмка. Именно так реагирует на шок моё сознание. Все движения смазываются и замедляются. Звуки отстают от картинки. Артём лежит на асфальте. Его шея вывернута на бордюре под резким углом. Все вокруг, в том числе высыпавшие из здания студенты, заторможенно воспроизводят какие-то движения. И тишина. Нереальная. Гробовая. Страшная. Пробирающая кладбищенским ветром до самых костей.

Я, будто сторонний наблюдатель, вижу одновременно всех. Каждое лицо. Каждую эмоцию. Каждый взгляд. И я вижу себя. Замершую каменным изваянием, с огромными глазами, в которых растекается ужас. С раскрытым в немом крике ртом. Я вижу, как трясётся моё тело. Вижу, как стекают жалящие слёзы.

Наверное, я умерла в тот момент, когда любимые бирюзовые глаза заволокло ледяным туманом смерти. Я не смогу жить без него. Я не умею так. Я так не хочу...

Я не дам ему умереть. Не позволю!

Внешний мир нагоняет меня какофонией неулавливаемых голосов и зудящих звуков. Перед глазами лежащее на земле тело любимого человека. Срываюсь с места и падаю на колени раньше, чем оказываюсь рядом. Разрываю джинсы и счёсываю кожу, но ничего не замечаю, кроме лужи крови, растекающейся вокруг его головы, заливающей белоснежные волосы.

Красная роза на снегу...

— Нет! — перекрываю криком доносящийся гомон голосов. — Не смей умирать, Тёма! Неееет!

Сжимаю челюсти и торможу истерику. Сейчас не время. Прикладываю два пальца и прощупываю пульс на шее.

— Слава Богу... Живи, любимый. Живи. — умоляю его беззвучным шёпотом. — Не умирай, родной. Не оставляй меня.

Пульс хоть и слабый, но он есть. Скидываю куртку и стягиваю с себя футболку, выставляя на обозрение кислотно-салатовый бюстгальтер. Прикладываю к ране на виске футболку и с силой давлю.

Только сейчас говорю сама себе спасибо за то, что никогда не прогуливала занятия по оказанию первой медицинской помощи.

Тёма дёргается, когда усиливаю нажим, и что-то неразборчиво бормочет, открывая затуманенные глаза. Мысленно благодарю всех богов разом. Парень предпринимает попытку подняться, но я мягко, но крепко удерживаю его ослабевшее от потери крови тело.

— Не двигайся, Тём. Лежи спокойно. — прошу, цепляя его взгляд. — Вызовите скорую! — выкрикиваю, обращаясь сразу ко всем и ни к кому одновременно.

— Насть... — едва шевелит губами. — На... Настя... Про...сти...

— Молчи, родной. Не говори, Тём... Ничего не говори... Всё будет хорошо. Верь мне!

— Ве...рю...

Его дыхание настолько слабое и рваное, что я уже на грани того, чтобы упасть в пропасть паники.

Хватаю его пальцы, не переставая прижимать пропитанную кровью ткань к ране на виске.

— Миронова, скорая едет, но там пробка. — сипит Арипов и опускается рядом.

— Какая на хуй пробка?! — взвываю раненным зверем.

— Авария, Насть. — его голос глохнет, и мы оба понимаем, что это значит.

Артём не выживет без профессиональной медицинской помощи.

— Надо ехать им навстречу. — подбиваю итог на остатках самоконтроля и убираю с лица окровавленной рукой прядь волос и убивающие силы слёзы.

Нельзя сейчас расклеиваться. Я нужна любимому человеку и должна держаться. Я должна. Должна!

— Пое...хали. — хрипит Тёма и делает попытку встать.

Машинально толкаю его назад и снова прошу не двигаться. Хотя мы с Антоном оба понимаем, что даже несколько крепких парней не дотащат его до машины без новых травм.

— Идти сможешь, брат? — спрашивает Тоха.

Северов слегка опускает голову в знак согласия, морщится от боли и приподнимается на локтях.

Придерживаем его за спину и помогаем принять сидячее положение. Подбежавшая Вика толкает мне в руки аптечку, но я понимаю, что она мало чем поможет при открытой черепно-мозговой травме. Вытаскиваю из чемоданчика обезбол и бинты. С особой осторожностью перевязываю рану и даю любимому таблетку, которую он с трудом проталкивает в горло. Провожу по своему лицу ладонями, размазывая кровь. Вдыхаю горький кислород.

— Дай мне сил, Господи. Помоги не потерять его и саму себя. — молю одними губами, а вслух выкрикиваю. — Да что вы все, блядь, встали? Помогите!

Толпа оживает, словно с неё сняли заклятие окаменения. Несколько парней подлетают и помогают Арипову поднять Артёма на ноги и довести до машины.

Бросаю взгляд в сторону родителей. Мама беззвучно плачет. Хочу ли я утешить её? Сказать, что нет смысла лить слёзы?

Нет! Она виновата в этом так же, как и отец, замерший соляным столбом с пустыми, ничего не выражающими глазами. Так же, как и Должанский, сидящий на ступенях за их спинами и ощупывающий свою искорёженную рожу так, словно это самое дорогое, что есть в его жизни. Будто ему плевать на то, что из-за него может умереть человек.

Мой человек.

Оглядываюсь на то, как ребята тащат на себе Тёму, и снова умираю. Волосы, лицо, шея, светлая футболка и джинсы залиты кровью. Он едва переставляет ноги, почти не отрывая их от земли, делая крохотные шаги. Мне даже не надо видеть его лицо, чтобы знать, каких усилий и боли стоят ему эти, казалось бы, элементарные, заученные, автоматические движения.

Во мне больше нет монстра. Я сама становлюсь монстром. Он смотрит на ненавистных людей моими глазами. Он сжимает в кулаки мои руки, примешивая к чужой крови мою собственную. Он живёт моей ненавистью и яростью. Он заполняет пропитанным кровью воздухом мои лёгкие. Он ощущает эту самую кровь на моих губах. Он впитывает её металлический вкус. И он говорит моим голосом, когда вплотную подхожу к предкам и заглядываю в глаза. Хотя нет, не так. Я врываюсь в них адским наказанием, которое вынуждает даже Должанского поднять на меня изуродованную морду.

— Если вы, — не просто выплёвываю, а харкаюсь этими словами, — хоть раз приблизитесь ко мне или Артёму ближе, чем на сотню шагов, то, Богом клянусь, я разорву вас в клочья этими самыми руками. — поднимаю вверх залитые кровью ладони. — Если кто-то из вас решит появиться в нашей жизни снова, то я выгрызу ему глотку. А если вы, блядь, предпримите хоть одну попытку навредить моему любимому человеку, то я, мать вашу, вырву ваши проклятые бесчувственные сердца и буду сжимать в кулаке, пока из них не вытечет последняя капля крови.