Моя новая сестра

– Что ты собираешься делать с комнатой Джоди?

Беатриса высвобождается из его объятий и перемещается к камину. Опустившись на колени, она чувствует, как сквозняк из дымохода обдувает ее босые ноги. Она аккуратно и педантично – лишь затем, чтобы подольше не отвечать на вопрос Бена, – укладывает на холодные колосники полено из стоящего рядом ведра, пытаясь вспомнить, когда в последний раз они разжигали огонь в этой комнате.

Она не рассказывала Бену о том, как Аби появилась без предупреждения два дня назад, сжимая в руках жалкие маргаритки, с горестным, затравленным выражением в больших зеленых глазах. Стояла у ворот, мокрая и маленькая в своей безразмерной куртке, и выглядела такой несчастной, что у Беатрисы сжалось сердце. В тот момент она испытывала к Аби почти материнские чувства. Ей хотелось заключить ее в объятия и сказать, что все будет хорошо, что она, Беатриса, рядом, чтобы помочь ей.

«Бен не поймет», – думает она, осторожно укладывая очередное полено на решетку и понимая, что просто тянет время. Ведь она знает, что любые зарождающиеся чувства, которые Бен может испытывать к Аби, придется пресечь, а она не уверена в том, как он отреагирует на это. У них есть негласное правило – никаких романов между соседями по дому. Он, конечно, отрицает свои чувства, но Беатриса видела, как он смотрел на Аби во время «открытой студии» и как вился вокруг нее на вечеринке после этого. Она прекрасно понимает, почему его влечет к этой девушке. Уязвимая, немного застенчивая, стройная и светловолосая, Аби полностью в его вкусе.

– Может, нам пригласить в жильцы кого-нибудь еще? – говорит он, нетерпеливо прерывая молчание.

Беатриса встает, растирая колени, и поворачивается к Бену, желая увидеть выражение его лица, но не успевает она открыть рот, как он в ошеломлении замирает: до него наконец доходит, что она задумала. «О Бен, ты так хорошо меня знаешь», – думает она.

– Ты уже предложила Аби переехать к тебе, не так ли? – Взгляд у него жесткий, пронзительный. Как у загнанного зверя.

«Извини, Бен».

– Ты даже не озаботилась спросить меня. Это и мой дом тоже.

Она чувствует угрызения совести, когда Бен молча поднимается с дивана и выходит из комнаты, с грохотом закрыв за собой дверь.

Глава шестая

Дом Монти – вернее, особняк с двускатной крышей и башенками – величественно возвышается на вершине крутого холма с видом на Бат. Над дымоходом плывет ущербный месяц, и я думаю, как жутко, как готично выглядит дом в тусклом свете. Я почти ожидаю увидеть летучих мышей, летающих вокруг одной из башенок. Это вызывает у меня непрошеные воспоминания о Хэллоуине, о том вечере более восемнадцати месяцев назад, о той роковой вечеринке, на которую мы отправились, о той ссоре, в результате которой мы все уехали раньше, чем планировали. Беатриса выходит из такси, невероятно элегантная в черных шортах и плотных колготках, демонстрирующих ее длинные стройные ноги. Я иду за ней, мы с некоторым трудом ковыляем по гравийной дорожке. Какофония голосов, звон бокалов и ритм какой-то танцевальной мелодии доносятся из открытых окон особняка, оповещая нас о том, что вечеринка уже в полном разгаре.

– Ты в порядке, Аби? – спрашивает Беатриса, останавливаясь, чтобы высвободить из гравия шпильку своей туфли, и опираясь на меня, дабы не упасть. – Представляю, насколько это тяжело для тебя.

Беатриса больше не расспрашивает меня о Люси, и это меня радует. Значит, мне не придется ей врать. Захочет ли она общаться со мной, если узнает об Алисии и о том, как я попала в психиатрическую больницу после смерти Люси? Я натягиваю рукава блузки на запястья, чтобы скрыть следы своего срыва.

– Со мной все нормально, – лгу я.

Я была невероятно польщена, когда Беатриса позвонила мне и пригласила на вечеринку к Монти. Она не только хочет, чтобы я стала ее соседкой по дому, но и предлагает мне войти в круг ее друзей, стать частью ее жизни. Тем не менее, несмотря на антидепрессанты, сегодня вечером я испытываю сильную тревогу.

– Правда, это потрясающее место? – спрашивает она, пытаясь разрядить обстановку, и берет меня под руку. – Монти как будто печатает деньги, столько их у него. Ха, Монти-принтер – вот как его следует называть!

Она смеется над собственной довольно незатейливой шуткой, но у меня в груди продолжает стоять давящий комок.

Беатриса рассказала мне, что познакомилась с Полом Монтгомери – или, если коротко, Монти – после его выступления с докладом в университете, где она обучалась в магистратуре, и они стали закадычными друзьями.

– Он очень эпатажная личность, – поясняет она. – И довольно успешный художник. О его вечеринках ходят легенды.

Перед тем как мы проходим в тяжелые парадные двери, я делаю глубокий вдох, и жара обрушивается на меня, точно невидимая стена. Мне трудно глотать, язык прилипает к пересохшему нёбу. Повсюду люди, они толпятся на лестничной площадке, снуют по коридору, торчат в дверных проемах, светски улыбаются, держа в руках бокалы с игристым. Официанты, одетые в черное и белое, ловко лавируют в толпе, неприметно наполняя бокалы и раздавая закуски с серебряных подносов. Музыка пульсирует в ушах, заставляя мое сердце колотиться еще быстрее, так, что на шее начинает биться жилка. Я всегда знала, что это будет тяжело – первая вечеринка без Люси.

Я вдруг вижу ее среди толпы людей, собравшихся на лестнице, – воздушный шарф на длинной шее, знакомая ободряющая улыбка играет на полных губах, – но едва я моргаю, она исчезает. Беатриса смотрит на меня, спрашивая, все ли со мной в порядке, и, когда я киваю, ободряюще сжимает мою ладонь, уверяя, что все пройдет как надо и что просто нужно не отходить от нее. Я следую за ней, держась за ее руку, пока мы пробираемся сквозь толпу веселящихся людей, точно так же, как раньше следовала за сестрой, когда мы ходили на вечеринки или в клубы.

Всегда было так: Люси и Аби Кавендиш, и никогда – наоборот. Она была на две минуты старше меня, моя лучшая половина, более яркая, блестящая и умная близняшка. Я же считалась неудачным щенком в помете. Как любила рассказывать мама, в младенчестве я была болезненной и страдала от кислотного рефлюкса, в то время как Люси благоденствовала, поглощая молоко и любую твердую еду, до которой могла дотянуться своими пухлыми ручонками. На выцветших фотографиях, сделанных папиным «Поляроидом», – квадратных и пожелтевших, со скрученными от возраста углами – мы с Люси сидим вместе на овчинном коврике перед камином или на одеяле для пикника на лужайке нашего сада. Две почти одинаковые малышки в одинаковой одежде, но она – пухленькая и милая, а я – невзрачная худенькая близняшка, искаженное зеркальное отражение Люси.

Даже в школе Люси находила друзей легче, чем я; она вела себя естественно и непринужденно, в то время как я была слишком зажатой. Когда она предлагала мне присоединиться к другим девочкам на детской площадке, я выпячивала нижнюю губу и мотала головой, что приводило ее в ярость. Она была общительной и яркой, как бабочка, а я сковывала ее крылья. Я хотела полностью завладеть ею, ее вниманием и дружбой, как будто уже тогда знала, что время, проведенное вместе, будет ограниченным и очень коротким. Когда Люси играла в прятки или пятнашки с другими детьми, я бродила по детской площадке в одиночестве, придумывая истории о великих приключениях, в которые мы будем попадать вдвоем – и только вдвоем.

Только в университете я вышла из тени Люси. У меня не было выбора. Она, с ее великолепными мозгами, всегда планировала поступить в один из «краснокирпичных университетов», принадлежащих к группе Рассела [7] ; мои родители хотели, чтобы она стала врачом, и она их не разочаровала. Я же, напротив, претендовала только на местный политехнический колледж, хотя, похоже, удивила всех, в том числе и себя, когда поступила в Кардифф на факультет журналистики.

Люси пришла бы на эту вечеринку с гордо поднятой головой, как будто была своей в этом мире богатства и искусства, и я последовала бы за ней, отразив блеск ее уверенности, подобно зеркалу.

7

Престижные университеты, построенные в XIX веке; шесть из них входят в так называемую группу Рассела – элитную группу взаимодействия, состоящую из 24 учебных заведений.